| *** |
Девушка была одна.
Не в плане, что не с кем-то, а просто сама по себе. Вообще. Относительно остальных посетителей парка. А может и всего города. Или даже целого мира.
Квир наблюдал за ней с прошлой субботы.
Квиру нравились те, кто сам по себе. Если уж не вопреки…
К тому же к тем, кто вопреки, он присмотреться не успевал. Квир привык работать быстро.
Она сидела на одной и той же скамейке, в редкой на любое солнцеположение тени, молчаливая, отстранённая, никак не реагирующая, на мимо стороннюю жизнь…
С книгой в руках, но не читая…
«Жалко далеко… Стихи или проза?» Сентиментальная, лирическая натура Квира, конечно, настаивала на стихах.
Привычка, дисциплина и обязательность требовали сосредоточиться перед…
Но не получалось.
Точнее не так… Он просто знал, чувствовал, что в форме и норме, и завтра сумеет… Приказ Комитета не отличалась ни сложностью, не оригинальностью (с того, самого первого раза и не отличался) — он выполнял схожее, почти каждую неделю, на протяжение трёх лет. Выполнит и завтра. И ещё и ещё, пока в силах и нервах…
Но сейчас, здесь, напротив затенённой пышной акацией скамьи, Квир не хотел думать, ни о Комитете, ни о задачах, не о завтра, не о вчера.…
Сегодня — сегодня. И ему нравится, интересна эта навсегда незнакомая девушка.
Вот снова сбился локон… — «поправит или не заметит?» Пятнадцать минут назад поправила, а час назад не заметила — и прядь долго закрывала глаза, брови и ресницы, а она по-прежнему «читала», даже перелистнула страницу, а потом снова обратно…
Наверное, он мог бы с ней прожить целую жизнь.
Разную. Очень обычную. С плохим и хорошим, с радостями и горестями, разочарованиями и надеждами. Но целую. Цельную на двоих. Рядом. Возле. Где разделяют и доверяют. Где она ждёт, а он уходит, но возвращается.
И не на еженедельные предрассветные (признаемся себе шёпотом, и только себе, часто совершенно идиотские и бестолковые) «именем ИХ… и по решению Совета и Трибунала», а на самую обыденную, нудную службу, — где сидят за конторским столом, что-то подсчитывая, правя или вымарывая, гадают кроссворды и жуют крошащиеся бутерброды…
Да пусть и наоборот! — вдруг она феминистка (правда, Квир сию странную породу, до сего момента, лично не встречал, судьба миловала) — но ради, чудной пряди укрывшей ресницы, он ей-ей! согласен сам варить борщ и гладить сорочки… Раньше же варил и гладил… Как и вымарывал…
«Тьфу, вот ведь, мерзость!» Вчера, таки, настырно влезло в сегодня…
Сразу потянуло тяжёлым свинцовым запахом свежей типографской краски… С трудом удержался не вывернуть локоть — не запачкался ли липким, чужим текстом… Или уже не текстом?
Цензор третей степени…
Уныло и мерзко вставать в дикую, знобящую рань, а мать суёт дурацкий термос, и не закрывает дверь вслед… «Ничего не забыл, сынок?»…
«Ничего… мамуля»
Ненависть и презрение авторов… И презрение же напополам с опаской, «коллег» второй степени — у положенного «двоечникам», привилегированного титана тесно, и добавочной разбавленности от владельцев термосов тут не ждут…
Прочь!, прочь воспоминания о том, как раньше…
Серость… Пустота… Бессмысленность… Зряшность…
У титана упали бы в обморок, если бы ненароком прознали, что по ночам Квир пишет. И завидует.
Нет, не второй степени.
Авторам, чьи строчки и слова убивает. Запоминая и впитывая… Любуясь. Восхищаясь.
Убивает.
Любуясь.
Восхищаясь.
Вот потому ему и повезло, и он больше не « из…»… Миновав дерьмовый титан. Теперь он другой.
Над.
И третьей, и второй, а порой и первой…
А вот НАД НИМ — только ОНИ и небо…
Квир посмотрел вверх. Синь и глупые движением облака. Плывут себе, не останавливаясь…
В детстве хотелось узнать зачем…
«Хотя, почему повезло?!…
Не-ет! — заслужил! — честно, по справедливости — за запах, за термос, за презрение…»
За исправленную случаем и чужой глупостью ошибку в призвании.
Случаем ли?
… Мятежник грязен, оборван и сильно избит… Но Квир узнаёт, по чутким пальцам, что не научились сдерживаться на рану. Как текста, так и тела.
Карабинёры шутят, куражатся, пытаясь скрыть, запрятать обжёгший, опаливший страх… Офицер ломок в усмешке:
«Эй, церберы… бумажные!!! У вас есть шанс, доказать, верность и лояльность…Не чернилами»
Квир протянул руку, взял, ощутив властный вес и доказал. Поразив и степени, и карабинеров. Поразив ИХ…
Но не себя.
Потому как это ОНИ, они! как были, есть «из», так там и останутся, сколько бы и как не прятались, за «именем» и «решениями», за Квиром, от панического, животного ужаса рухнуть, покатиться обратно… В общее породившее. В массу. Серость. Где запахи и термосы.
А он, он! Квир, — не общее!!! И в том раньше «из», случайно…
Не оттуда он.
И не отсюда.
Оттуда откуда облака.
И откуда девушка, что сидит напротив.
Он пишет стихи… Он любит и понимает чудесную музыку. А кто из НИХ пишет и слушает?
Хрупают, под надрыв тенора, в ложах эклеры, роняют сигарный пепел, прямо у великих полотен, лапают холеными пальцами пожелтевшие пергаменты манускриптов — вальяжно хавают, давясь и перхая, Культуру и Искусство — обязательно под вспышки и блицы — МЫ МИЛОСТИВО ДОВОЛЬНЫ… МЫ ПОЗВОЛЯЕМ…
«Ладно. Пусть...»
«Именем… по решению…»
Что ж…
Он выполнит. И завтра. И послезавтра. И послепосле… Чтоб остаться НАД… Пока.
И подняться выше.
Где между ним, рифмой и вечностью уже совсем никого.
«Тугодумы! Идиоты! Амёбы! — он ведь ещё не исправил ошибку…»
Он только репетировал исправление.
И дорого заплатил. Авансом. Правом за право.
Завидуя до сих пор тем, у кого и тогда имелась возможность на презрение…
Солнце поднялось в зенит. Заслепило. А доктор, говорил, для сетчатки вредно. Предобеденный моцион пора заканчивать.
Но в запасе покоя, осталась вечерняя прогулка.
И девушка не встанет до 20.30 – 20.45… Квир памятлив и наблюдателен… Сетчатка — важно, но не главное.
***
Она встала в 19. 37. И пошла прямо к нему.
Вообще. Относительно остальных посетителей парка. А может и всего города. Или даже целого мира.
Девушка давно не была одна. Долгую, стёртую пространством и мигом не молчавшую, не оставляющую вечность…
Голоса стали тише, они поверили ей… Но всего лишь тише.
И ГОЛОСА, по-прежнему, мешали слышать ГОЛОС… Единственный. Любимый.
…Наверное, она могла бы, прожить с ним целую жизнь. Разную. Очень обычную. С плохим и хорошим, с радостями и горестями, разочарованиями и надеждами. Но целую. Цельную на двоих. Рядом. Возле. Где разделяют и доверяют. Где она ждёт, а он уходит, но возвращается…
Не вернулся.
«Именем Комитета… По решению Совета и Трибунала...»
Он любил стихи… Он понимал чудесную музыку…
Да сетчатка — важно, но не главное…
Девушка не берегла глаза от зенита. Тем более с прошлой субботы…
У докторов разные советы для палача и жертвы. Даже при измене исполнителей своим ролям.
И она не заметила и не поправила непослушный локон…
Ещё вчера девушка не знала, не чувствовала, что сумеет… Что в её силах и нервах…
Она сумела.
Не промахнулась.
***
Синь и глупые движением облака. Плывут себе, не останавливаясь…
В детстве хотелось узнать зачем.
(zestanoyjoker) 3 июля 2004 года |
| --- |
|
|