| *** |
Конечно, её звали Гретхен, таких женщин через раз зовут Гретхен, и точно никогда Гердами или Мартами.
А его нарекли Карлом-Людвигом и вовсе нечего объяснять почему.
Да, любовь — великая сила. Но, согласитесь, одно дело любить молодым и молодое, красивым и красивое, и совсем иное…
Карл-Людвиг был чахлым заросшим гением, необременительно отягощённым стылым браком, немногими но крайне прилипчивыми долгами, всяческим нездоровьем, вредными привычками и угрюмым характером.
А Гретхен была преданной, средних лет, среднего всего прочего и отнюдь не единственной почитательницей его очевидного таланта. Собственно вся её исключительность заключалась в решительности приблизиться к масштабному и абстрактному таланту, во вполне плотский упор. Чего Карл-Людвиг никак не ожидал.
Он так и сказал ей при их первой встречи, у лотка продавца пончиков:
- Сударыня… Ммммм…
А она ему ответила, что чувствует и знает, что это судьба.
Карл-Людвиг забыл сдачу, уронил два пончика из трёх, и поспешно скрылся в парадном.
А Гретхен понимающе вздохнула ему вслед, подняла и лирично скрошила пончики голубям, и приступила к осаде.
При второй встрече, Карл-Людвиг опять повторил:
- Сударыня…? Ммммм?
На что Гретхен вручила ему связанный свитер, недельную газету со статьёй о похождениях супруги Карла-Людвига на южном и модном курорте, эсклюзивную настойку от гастрита, и грамотно выправленную рукопись черновиков, которые гений настолько отчаялся довести до упорядоченного ума в позапрошлом месяце, что ошарашено ушёл в парадное, бормоча, и кажется даже напевая.
Примерно так они и встречались. Примерно так и расходились. Продолжительно.
Карл-Людвиг начал причёсываться, стал гораздо меньше болеть, и слегка порозовел.
Супруга Карл-Людвига начала здороваться с Гретхен, принимая её то ли за соседку, то ли за служку из заведений напротив, то ли за какую другую смутно знакомую.
Гретхен перелопатила и выправила труды Карла-Людвига за три года, взяла (отобрала) на себя ведение его корреспонденции и гардероба, и погасила за него несколько незначительных, но буквально хронических сумм.
Теперь, при сугубо деловых необходимых встреча и расставаниях, Гретхен поглаживала Карла-Людвига по кое-как причёсанной взьерошенности, и касалась губами его гениальной щеки.
Карл-Людвиг начал улыбаться, замечать смену зимы на лето, вывески и номера домов, лужи, доводы оппонентов, и хорошеньких девушек.
Наконец он сообразил спросить супругу о разводе, а Гретхен о перспективах отношений.
Обе барышни выразили предельную чёткость; супруга назвала помесячную ренту и право на удержание гениальной фамилии, Гретхен — адрес тихого уютного пригородного домика.
Да-да, догадываюсь о чём вы себе напредставляли — дескать, беззаветное служение гению, и адекватно беззаботное пользование гением.
Но на то и жизнь, чтобы она расходилась со стереотипами. Хотя бы отчасти.
Карл-Людвиг заблаговременно завёл (ну да-да, вернее, попросил Гретхен завести) отдельный банковский счёт, куда с отдельного и конкретного пункта договора (да-да, также оформленного при непосредственном участии Гретхен) заблаговременно перечислялись конкретные проценты. К тому же Карлу-Людвигу понравилось посещать магазины дамской одежды, особенно отделы нижнего белья, цветочные и кондитерские лавочки. Пару раз он попробовал и с ювелирным, и с мебельным, но там, увы, в одиночку по-прежнему безнадёжно растеривался, кривился гастритом и неразборчивым бормотанием.
Вдвоём они стали ездить и на международные симпозиумы. Раньше Карл-Людвиг лишь оскальзывался на валяющихся по полу нераспечатанных приглашениях.
В гостиничных номерах Карл-Людвиг и Гретхен обнаружили обоюдную страсть к широким кроватям и ваннам, разнообразному мастурбированию и сопутствующим непубличным девиациям, короче, убедились воочию, что секс двух индивидуумов в возрасте, пусть и не столь пылок, как в молодости, но поразительно вкусен и весел при взаимном деликатном понимании. Однажды, при звучном удовольствии и постанывании, невидимо покрасневший посыльный просунул им в дверную щель уведомление о номинировании Карла-Людвига на престижную и долгожданную премию.
А потом и как бы вдруг случились беспорядки, очень быстро переросшие в восстание, и совсем быстро в угрозу оккупации.
И Карл-Людвиг, неусомнительно считавший себя истинным гражданином бестолкового отечества, достал, вычистил, смазал подарочный инкрустированный револьвер, одел очки с дужкой понадёжнее, и отправился на баррикады.
И категорически не взял верную и впервые заплакавшую Гретхен с собой, поручив ей купить к его возвращению панталончики и чулочки из последнего каталога, довести до совершенства недоработанные главы, пренепременнейше подробно ответить способному мальчику из дальнего Загорья, чудящему и глуповатому шейху, и безнадёжным тупицам из столичной академии.
Почти в момент предрассветной и беспощадной кавалерийской атаки на несдающиеся добровольческие позиции, в тихий уютный домик ворвалась мародёрствующая сволочь.
Сволочь не прельстилась и не попользовалась неюной Гретхен, но избила её до кошмарных увечий, в частности за то, что секретер, который она так отчаянно защищала, оказался набит не купюрами, а ворохом бумаг.
Добровольцы отстояли бестолковое отечество.
Очухавшееся и разразившееся победными фейерверками отечество скоренько отправило добровольцев в беспенсионный запас.
Карл-Людвиг вернулся с эполетами подпоручика, медалью, и тяжёлой контузией.
Гретхен встретила его разноцветным жилетом с застёжками крест на крест по диагоналям, дурно пахнувшим мусором, прикормленными бродячими собаками и кошками с восьми кварталов округи, слабой полуидиотской и немой улыбкой изуродованного лица.
Лучшие лекари однозначно рекомендовали специальных сиделок, дорогущие лекарства, и абсолютный покой — наиболее решительный и честный написал адрес элитного закрытого заведения.
Да, любовь — обыденная и великая сила. Но согласитесь, одно дело любить крепким и крепкое, деятельным и деятельное, соучаствующим и соучаствующую, удовлетворяемым и удовлетворяемую, и совсем иное…
Гениальность Карла-Людвига закончилась. В мире гениальностей и талантов запросто приняли объяснение о контузии. Закончились отношения с коллегами и оппонентами, закончились контракты, предложения о сотрудничестве и приглашения, закончилась переписка с шейхами, магнатами, королями, и университетами, закончились гонорары и проценты.
Не закончилась любовь.
После они прожили вместе двенадцать лет. И действительно умерли в один день. Об чём из тихого и уже донельзя прескромного домика возвестил грустный, через осечку, револьверный выстрел.
... Если вы сейчас пройдёте по крайней левой тропинке парка, вы непременно с ними не разойдётесь. Он и она — у берега пруда. Он крепко и бережно держит её кресло-каталку. А она его руку. Завораживающее впечатление, что она беззвучно шепчет ему, что чувствует и знает, что это судьба. За ними тот самый домик. На них букетики, крошки, и голуби. Коли подойдёте ровно в девять по утру или вечеру, садовник, в старом сержантском добровольческом френче, тщательно умоет их из шланга и серьёзно отдаст честь.
Конечно, её звали Гретхен, таких женщин через раз зовут Гретхен, и точно никогда Гердами или Мартами.
А его нарекли Карлом-Людвигом и вовсе нечего объяснять почему.
*возмужавший способный мальчик из далёкого Загорья что-то назвал их именами, муниципалитет – окраинную улицу, наследник шейха – охренительно оригинальную премию вроде в сфере сексологии, супруга, на правах удержанной фамилии, учредила мутный фонд.
(zestanoyjoker) 11 января 2010 года |
| --- |
|
|
