| *** |
… они валялись по полу выгоревшей комнаты рассредоточенным непобеждённым отделением – покрытые гарью, с облупившейся обесцветившейся краской, но целые, лишь у санитара оплавилась левая ручка.
- Не повезло, боец. Усмешка солдатской судьбы.
И всё-таки отделение оставалось непобежденным: залёг за пулемётом пулемётчик, точно целился снайпер, взметнул в приказе руку командир, примкнуты к карабинам штыки, плотно вжимались приклады и крепко держались цевья.
- Досталось вам, ребята…
Распинывая мусор и пёрхая, зашёл и Гнус.
- Чего застрял? ценного надыбал?
- Типа того. Смотри.
Гнус опустился рядом на корточки. Кивнул. Цыркнул на настенный развод сажи. Не забывая подозрительно прищуриваться и коситься на дверные проёмы.
- Имперские егеря. У меня тоже такие были.
- Ага. Пять крон за набор. Мне во дворе пришлось выменивать…
За выбитым окном шваркнуло.
- Уходить надо. Сча прочёсывать начнут.
- Быстро не пойдут. Не любят они сейчас быстро.
Гнус усмехнулся, и ласково погладил автомат.
- А то.
А я поднял и сунул в карман покалеченного санитара. Когда-то в учебном лагере нам внушали, что имперские егеря своих не оставляют – туфта, конечно, полная, но крошечная фигурка не тяжёлое истекающее и стонущее человеческое тело.
… напыщенная, буквально пухнувшая и натурально чумевшая от нефтяного бабла целое десятилетие, страна обрушилась за недели.
Не скажу за Гнуса и за остальных, но я предчувствовал настолько что просто оказался готов. Словно к заранее назначенному сигналу тревоги.
И по факту просто шагнул в коллапс и безумие, будто на работу.
И как оказалось на совсем не забытую работу.
Теперь многие из наших говорят, что даже почти рады, заждались, мол и наконец-то… Сомневаюсь. Да и говорят те, кого миновали личные потери. Или пока миновали. В общем, идиоты безмозглые говорят, — их и среди наших хватает. Гнус вон не идиот, так и не говорит, хотя по нему то ох как видно, что действительно заждался и рад. Особенно Гнусу нравится отыгрываться – ну, это он так называет, когда ему попадается очередная обречённая сволочь. Гнус их не щадит. И щадить не станет.
- Почему? - зачем-то спросил я его.
- А потому - весело оскалился Гнус: Они тебя жалели?
- Но не шлёпали.
- Дык не способны, — гыгыгы — мокрицы - смеётся Гнус: А, прикинь, способны бы?
Я прикинул и не нашёлся что ответить Гнусу.
Пока Гнус бестолково таскался в послевоенный распорядитель, от него ушла жена с дочкой, затем умер, фактически от отсутствия «прописанных» лекарств, отец. А Гнусу за восемь лет унижений выдали юбилейную медальку, и не выдали две трети «боевых». Медальку Гнус любил показывать скулящим парадным штабным мундирам, в первые дни, и в последние для штабных секунды – но штабные быстро закончились, и Гнус, затосковав, прострелил медальку ровно по центру.
Жалею ли я беззащитных и растерянных?... Возможно. У меня нет удовольствия от чужого страха, от чужой боли, от чужой отчаянности, от чужой загнанности. Но возможно что и не жалею – да, порой могу отпустить, буркнуть «пусть, валит», но ведь могу и не буркнуть – по настроению. Наверное, меня гораздо больше продолжает удивлять – неужели не предвидели?, не понимали?, не предчувствовали? с другой стороны, а какими натренированными органами и чувствами им было предчувствовать? понимать? предвидеть? хапали и пухли, хапали и пухли, надувались чванливыми и спесивыми пузырями — прав Гнус — клопы и мокрицы, копошились в нефтяном перегное, приподнимались, карябкались по мокричьим же башкам и панцирям повыше, чтобы жрать прочих подобных, обращаясь уже в беспощадных землероек, а нынче лопаются, только не мыльной пенкой, а слезами, мочой и кровью…
И не замечали непобежденных солдатиков: сотни, тысячи рассредоточенных, рассыпавшихся рот и батальонов, обесцветившихся, обгоревших и униженных, егерей и парашютистов, морских рейджеров и гвард-бронебойщиков, линейную пехоту и летунов.
В такие моменты Гнус меня и слушает, и изучает.
- Сдвинутый ты чуток – катает желваками, чешет затылок и диагностирует: От книжек.
- А разве книжки, плохо?
- А чего там хорошего? — враньё и сопли. Сколько-нибудь на жизнь похоже, только если аккурат вычистить враньё и сопли, — ну и чё за смысл?
Гнуса и я изучаю. Собственно именно кратковременные, но периодические общения до и уберегли меня от того, что Гнус не хлопнул меня при первой встрече в «новых кризисных реалиях» — иначе, сначала хлопнул бы, потом, обыскав и нащупав медальон, или обнаружив наколку, может, расстроено и цыркнул бы. Или не цыркнул бы – за слова навроде «сентиментальность» Гнус молниеносно бьёт в кадык, поразительно как восемь лет сдерживался.
- Например, историческое познавательно – неуклюже пробую сманеврировать в интеллигентной беседе: Ещё документалистика…
- Вранье и сопли, плюс пропаганда. Убираем враньё, сопли, пропаганду, остаётся — … - и Гнус делает жест «оглядись»: И лет через …цать опять понапишут. Думаешь, следующих кого научит?
Соглашаюсь:
- Уверен, ничему не научит.
- Вот. – подытоживает довольный Гнус: сам понимаешь, до было их дрянное, абсолютно незаслуженное время. А сейчас наше. И сейчас, а не тогда, правильно. Потому что мы то заслужили, в само слово вслушайся, насколько верное – за-слу-жи-ли, мы то не мокрицы, не эти, блин…
- Землеройки.
- Вот.
Гнус довольный. Играется простреленной медалькой.
Гнус довольный, а Командор умный – сообразил собрать и объединить наших. Преочевиднейшее решение, но Командору удалось то что оказалось поразительно ненужным сбрендившей, кренящейся стране, стране, которая раньше из нас нас и сделала – причём прежде всего, для защиты себя — парадокс.
Произношу вслух, и Гнус хмыкает.
Гнус Командора очень уважает. Впрочем, ровно как и все остальные.
Это Командор отдал сигнал общей тревоги. И общего сбора. И мы собрались.
- … Гниды снова просрали отечество. И снова призывают нас на спасение. И мы снова привычно отозвались бы, убивали бы, и теряли бы, а затем снова, терпеливо и скуля, валялись бы по госпиталям и шизухам, и стояли бы в очередях в распределители, и стыдливо прятали бы по шкафам форму с наградами… Вопрос – а зачем возвращать ИМ опять спасённое НАМИ наше же отечество?
И Гнус выкрикнул «Да хрен им!», кажется, и я крикнул. И крики слились в рёв.
И солдатики по приказу, по так долгожданному приказу Командора, пошли по улицам, солдатики трёх поколений, семи компаний, и двенадцати родов войск. И отечество затрепетало как внезапно застигнутая девка, и улицы сдались. Не без хехе боя: заголосили репродукторы объявляя нас – солдат! изменниками и мятежниками, завыли мощные тревожные сирены, кое-где показались полицейские «бульдоги», с дваждыхехе водомётами и газом…
Но солдатики шли победителями, а не проигравшими. Шли в гордый рост, в форменках с колодками и нашивками. Шли и сметали. Шли и мстили. Не отечеству и улицам, а человекообразным гнидам, мокрицам и землеройкам…
Конечно, позже солдатиков трёх поколений, семи компаний и двенадцати родов войск обманули. И позвали на спасение долбанного, нефтесодержащего отечества солдатиков чужих.
Но праздновать победу чужим маршалам, и отечественным недодавленным рано — мы не сдаёмся. И есть вера Командору что и не сдадимся. Мы умеем и отступать, — отступать не проигрывая, с боями за каждую улицу, за каждый дом, а то и за каждую комнату, порой и реально не бросая своих.
И мы научились не снимать форму с нашивками и колодками.
… в такие моменты Гнус меня и слушает, и изучает.
- Сдвинутый ты чуток – катает желваками и чешет затылок, и зло гнёт юбилейную, простреленную медальку.
Из моей раскрытой ладони нам с Гнусом отдаёт честь согретый, покалеченный, неброшенный санитарчик.
… они валялись по полам выгоревших комнат рассредоточенными, непобеждёнными отделениями – покрытые гарью, с облупившейся, обесцветившейся краской…
Имперские егеря и парашютисты, морские рейджеры и гвард-бронебойщики, линейные пехотинцы и летуны.
По пять крон за набор, или — выменивать.
(zestanoyjoker) 22 февраля 2009 года |
| --- |
|
|