- …Что-то не в настроениях наша Тортилла. - Ну, может нездоровиться. Годы. К тому же и нагоняй за нагоняем… … Она, конечно, знала, как её называют за спиной, или и не очень за спиной, коллеги-сослуживцы. Знала, понимала — не со зла, в общем-то. В общем-то. Привыкла ли?... Наверное. Говорят, человек привыкает ко всему. Или почти ко всему. Тем более за долгие годы. Но всё равно слышимость своего прозвища положительных эмоций не добавляло. Да и откуда, и с чего может прибавляться радость, когда тебе «хорошо» за шестьдесят? с того, что просыпаешься, и явно ничего не болит? что до работы доковыливаешь не споткнувшись и не оступившись? что по пути не толкнули, не обрызгали, не обхамили торопящейся молодостью? или становящемуся вновь экономным и скупым осеннему солнышку? — не велики радости. А других и нет. Одиночество. Старческое, каждодневное одинокое одиночество. Постылое, с обоснованным подозрением на бессмысленность, существование, с относительно недавнего, включая и когда-то искренне и ответственно любимую работу. На её служебном столике дребезнул местный телефон, и шефская секретарша произнесла скороговорочкой: «Агата Сергеевна, — опять вызывает» Агата Сергеевна, она же тутошняя Тортилла вздохнула, тяжеловато поднялась, вытаскивая нижнюю часть грузного тела из-за несуразно низковатого столика, и небыстро пошла. В директорском кабинете, напротив одутловатого и «молодого» руководителя издательства Черёмыхова, вальяжно восседал такой же одутловатый, но более подвижный и щеголеватый писатель Чумар. Перед «включением в беседу» Агата Сергеевна успела подумать, что вообще-то это как-то и чем-то не верно, когда автор щеголеватее директора издательства. Впрочем, ей равно неприятны были оба. - Проходите-проходите… уважаемая, Агата Сергеевна — произношение «уважаемой» практически не оставляло сомнений в начальственной интонации: - Включайтесь. Агата Сергеевна вздохнула, присела и старательно сделала вид, что «включилась». - … Вот Вас… Виссарион Геннадьевич на вас буквально жалуется. - Жалуюсь — предвкушая восторжествование справедливости, подтвердил писатель Виссарион Чумар, в быту и по паспорту Василий Чумаренко: Ну что за, становящаяся уже постоянной, ерундистика? практически препоны — сколько может затягиваться эта ваша рееедахтура? ненавязчиво напоминаю — моих новых книг ждут читатели, если вы, Агата Сергеевна случайно не в курсах. Черёмыхов с готовностью подкивнул - Вас… тьфу, леший! Виссарион Геннадьевич действительно очень ожидаемый, и отлично зарекомендовавший себя ав… писатель. - И очень окупаемый, к слову и к месту — добавил усмехаясь Чумаренко, и выпустил сигаретный дым чуть ли не в лицо Агаты Сергеевны. Чёрёмыхову осталось только подкивнуть вторично. - Я сожалею, и понимаю — вяло, но и упрямо возразила Агата Сергеевна: - Однако у Василия Геннадьевича, в рукописи, множество ошибок, и… - И?, и???! - И смысловых несуразиц, и огрехов. - Несуразиц и огрехов?!... Видите?! — и Чумар-Чумаренко с неприкрытой злостью смял окурок в директорской пепельнице, от чего пепельница аж проползла по лакировке стола: Саботаж просто какой-то!... У меня пятнадцать вышедших книг! Пятнадцать!!! Три серии!!! - Я все и выправляла. Но ровно те же ошибки, несуразицы и огрехи, с завидным упорством, перепрыгивают из первой книжки в каждую последующую, — увы, не исключение и нынешняя. «Увы» Агата Сергеевна выговорила хоть и тише, но примерно так же как Черёмыхов ей «уважаемая». Чумар-Чумаренко изобразил крайнее возмущение. И бессловесно потыкал в сторону Агаты Сергеевны пальцем — мол, и не могу выразить… Зато выразил директор. - Вы — редактор, Агата Сергеевна. Неплохой. С серьёзным стажем. Но всего лишь редактор. А сейчас и опять берёте на себя больше, чем нужно… и можно. Срок завершения вашей работы до среды. Последний срок. Реально последний. Надеюсь, дополнительных разъяснений формулировки не требуется? Теперь кивнула Агата Сергеевна. Вздохнула, тяжело поднялась, и пошла вон из директорского кабинета. Чумар-Чумаренко тут же победно закурил новую сигарету, и с чувством выговорил Агате Сергеевне вслед: - Бездарность. Обыкновенная, совковоэспэшная бездарность. Типа детгиз, блять. К тому же и не тиражный — «Сказка об обычном спичечном коробке» — ха-ха, блин — ага-ага, не поленился ознакомиться… Ну никак не вымрут, и дороги новому, современному не дадут… Агата Сергеевна, тутошня Тортила, вдруг обернулась и к Чумар-Чемаренко, и к Черёмыхову: - Глупость не современна. Она, увы, всяковременна. Но выручает времена и проживающие оные, что все, любые глупости скоротечны, по определению – да, сменяются на очередные, но ни прежние, ни сегодняшние не случаются надолго. До свидания. Вздохнула, наконец, решилась, и добавила - … Хотя, нет — прощайте. Неуважаемые. И закрыла за собой дверь директорского кабинета. А через полчаса, и входную издательства. Навсегда.
Дома Тортиллу заждалась Серебро.
Серебро — замечательная весёлая и неунывающая такая девчонка. Фиг его, какого возраста точно — способна и постарше, и помладше показаться. Серебро живёт с Тортиллой года четыре. А жила ли и где раньше — одна из девчачьих тайн, у Серебра этих тайн, секретов и полусекретиков, как серебряных волос в небрежной, но аккуратной причёске, на задорной аватарке. - … Прииивеееет! Заждалисссся мы тебя! - Ура! Серебрушечка!!! Гип-гип!!! - Ой-ой, а побыстрее, и со мной поздороваться! - Срочно нужна твоя помощь. Срочно-пресрочно. Оч жду в асе. Всю ночь писала-переделывала, погляди-скажи, а? - … Серебро и днём, и ночью остаётся серебром! Потому, что мы так хочим, драгоценность бережём!
Агата Сергеевна улыбается. И Серебро улыбается. Им обоим радостно и здорово. Им вообще вместе хорошо и взаимнопонятно. И часто без слов. - Привет! ага - И тебе ура и гип-гип. - Уже здороваюсь) Здравствуй, дорогой)) - … Серебро одна не светит, только если есть кому, если взрослые аль дети ждут девчоночку в компу!
А потом Агата Сергеевна и Серебро сообща и дружно принимаются за любимое дело: вычитывают, обсуждают, советуют, болтают «просто так»… Только Серебро делает любимое дело шумно и весело, и — смайликами-смайликами, а Агата Сергеевна молча, серьёзно и сосредоточенно. А ещё у Агаты Сергеевны продолжает звучать в седой голове, противный голос Чумаря-Чумаренко: «Бездарность. Обыкновенная, совковоэспэшная бездарность. Типа детгиз, блять…» И да, она переживает — делает любимое и привычное дело, и переживает. Даже сердечко что-то закололо. «Вот ведь гад какой», самую лучшую её сказку выцепил… Может и единственно лучшую.
«Это был обычный, потёртый и смятый спичечный коробок, с четырьмя спичками внутри – что о такой обычности можно рассказать?…» Издательство «Детгиз», 1979 год, тираж 5000 экз.
Хоть с Серебром переживание не разделила — тоже расстроилась бы девочка, а ей нельзя — вон скольким людям она нужна и желаема. - Может чайку? горяченько-крепенького — «Бодрость» и «Ахмат», соотношение 2 к 1… а? — тихонечно касается Агату Сергеевну Серебро — почувствовала всё же что-то чуткая бестелесная душа. - Давай. – соглашается Агата Сергеевна. - И с шоколадкой. Токо с тёмной. - Само собой. Отродясь другого шоколада не покупаю. Агата Сергеевна тяжеловато поднимается, вытаскивая нижнюю часть грузного тела из под удобного домашнего столика, и шаркает на кухню, продолжая думать над прочитанными сейчас чужими двумя рассказами и тремя стихотворениями, по поводу которых в комнате продолжает аситься Серебрушечка. Чайник закипает медленно, а сердечко не отпускает — за корвалолом лезть в колонку совсем не хочется, весь чайный аромат и двойное удовольствие перебьёт на полный нафиг. У Агаты Сергеевны хватает сил вернуться в комнату, разлить любимый напиток по двум чашечкам — у Серебра гэдээровская чашечка «с гномиком», развернуть шоколадку, усесться обратно за компьютер… - … Ну как рассказ то? Прям, изнервничался. Агата Сергеевна, уволившаяся сегодня из заурядного издательства Тортилла, отстукивает лёгкими девчачьими пальчиками: - Пропорции п… Но сердце в грузном старом теле престает колоть, и останавливается. Невидимая девочка Серебро плачет, но достукивает — ждёт же человек, изнервничался. - …одтяни. И доставляет смайлик «грустной улыбки».
«Это был обычный, потёртый и смятый спичечный коробок, с четырьмя спичками внутри — что о такой обычности можно рассказать?…» Издательство «Детгиз», 1979 год, тираж 5000 экз.
В 200… … — тёмный шоколад, остывающий горячий чай, последняя осень старческого, каждодневного одинокого одиночества, гад Чумарь-Чумаренко, и
… Серебро одна не светит, только если есть кому, если взрослые аль дети ждут…
(zestanoyjoker) 23 января 2009 года |