| *** |
|
Сайка умела говорить. Когда она взбегала, взлетала на любую площадку, поверхность для выступления, все уже смотрели только на неё. Порывистая, юная, худенькая, звонкая:
- Люди! посмотрите на себя. Во что вы превратили вашу единственную жизнь! Единственную! В придаток чей-то прибыли. В расходный материал. В страх, трусость и холуйство.
Да любой средневековый крестьянин был свободнее вас, у него хотя бы были поля, леса, холмы и реки. Да, он тяжко отдавал подати и барщину, но хотя бы дышал, видел красоту и умиротворение. Он был причастен к природе и миру. А к чему причастны вы? что видите? — ваши дети? ваши старики? Дешёвки гаджетов и вещей-шмоток из маркетов?...
- Ну не такие уж и дешёвки! – выкрикивали ей, подзадоривая.
- Вы теперь не способны чихнуть и пукнуть без надзора и контроля! У вас нет личной жизни, вас лишили не только прав, но и интимности…
- Ну как это? – ещё похохатывали.
- В любой момент каждого — каждого! из вас лишают всего! по сигналу вашего же гаджета! Средств к существованию, передвижению, контактов. Не говоря свободе и о здоровье, которых и так ни у кого из вас нет, и у ваших детей нет, и у ваших стариков…
Сайка умела сказать так, что кровь действительно становилась горячее. Кровь всех вот этих, уже от рождения хладо- и малокровных.
- Вам предписано только одно — сделать обнаглевшую, давно пресыщенную властную шоблу ещё богаче и сдохнуть! бесправно и безропотно, послушно и покорно. Я неверно к вам обратилась — вы больше не люди! не человеки!
Ей свистели и конечно злились.
Сайка умела бороться и не сдаваться.
Её трижды подлавливали и избивали. Это ведь было несложно. Выбивали зубы, ломали кости. Но она очухивалась и вновь выбегала, как взлетала. И звенела, и злила.
Сайка умела не страшиться. Редчайшее качество нынешнего существования.
Однажды в очередном околотке полицейский офицер неожиданно очень вежливо её попросил:
- А теперь наденьте, пожалуйста, ваши очки.
Сайка надела, и офицер ударил её дубинкой по очкам.
Глаза почти удалось спасти — вернее как-то они частично спаслись сами, но после она плохо видела, совсем плохо.
- Как у тебя получается так говорить, когда ты даже их всех не видишь?
- Но я же их чувствую. Страх и низость. Часто подлость, или готовность, привычку к подлости. Отсутствие достоинства. А откуда?
Переломанными руками она продолжала носить чёрное с красным знамя и вцеплялась в него намертво, и часто окрашивая его ещё более красным.
Сайка умела ненавидеть.
Когда полыхнуло долгожданное восстание и отлавливали, а то и вытаскивали наиболее рьяных пособников и соучастников, она по собственной инициативе пошла не к дворцам, казармам, участкам, судам и тюрьмам, а к больнице. Многие из товарищей не поняли выбора.
Она не лютовала, но вершила скорую беспощадную расправу без сомнения и колебаний.
Скулящим и визжащим, так недавно чванливым и как бы значимым, она спокойно и горько говорила:
- я помню до единого при мне здесь умерших, в бесправии и униженности. А вы нет.
Сайка умела верить.
Когда восстание предали и предательство разъедало и добивало, и измученным, безнадежным товарищам и ликующим дознавателям Сайка опять же спокойно и горько говорила:
- я знаю, кто предал, а кто нет. я чувствую и всегда чувствовала.
И дальше с ней могли вытворять что угодно — ну и вытворяли, уже ничего не меняло.
Сайка умела любить. Всех вот этих безропотных, малодушных, хладо- и малокровных, от рождения бесправных и униженных, с готовностью и привычкой к трусости и подлости, которые опять давно не люди, не человеки.
И Сайка непременно родится снова. Чтобы порывисто и звонко взбегать и взлетать. Чтобы уметь не страшиться, любить и ненавидеть. Чтобы хотя бы ненадолго возвращать достоинство и справедливость — бескомпромиссную, скорую и беспощадную. Чтобы чувствовать и верить.
(zestanoyjoker ps) 25 апреля 2021 года
|
| --- |
|
|
