… уходит группа на восход
Здесь нет полков и нету рот
Здесь и войны, как пишут, нет
Всего лишь целится сосед
***
… Жорка Сибенков глушит водку.
Вокруг Жорки неуютная стылая комната.
И ничего в комнате примечательного нет.
Кроме хорошей фотографии на стене.
Аккурат напротив мутного и покачивающегося на табурете Жорки
На черно-белой, но чёткой и контрастной фотографии, разведгруппа уходит в рейд.
Красиво уходит – только-только восходящее солнце, аккурат впереди, по движению бойцов – не видно лиц, и фигуры, очертания в камуфляже становятся силуэтами…
Как ни чудно для самого Жорки, фотография сделана им самим.
Уже больше чем десять лет назад.
- Аллё?… Аллё?! Слышишь меня?!
- Да, слышу, слышу, Дим.
- Давай срывайся и не думай… классный материал получится.
Димка пустого не предлагал.
Жорка и сорвался.
Сама поездка, и как добирался, плохо запомнилось; сначала поезд, и на перроне в темноте и зяби возвращающийся, вымокший Димка, затем на «перекладных» авто, в проскок, а где и в объезд, только-только обозначающихся границ и таможен, и потом снова поезд, но уже тамошний, по нутру, здорово смахивающий на эшелончик из «Свой среди чужих, чужой среди своих»; без проводников, с разбитыми купе- тамбурами-дверцами-окнами, и стылым титаном – так и казалось, что счас взвизгнет стоп-краном и тормозами, и на путях встретит Михалков в шляпе, с пацанёнком-нахалёнком, и лихой бандой…
… Это запросто могла случиться совсем иная географическая точка — на окраинах разваливающейся страны, затлело и завспыхивало часто…
Не горы, а, например, курортные субтропики, где море, магнолии и миндалевидные тополя, не песок, а берег величавой реки, где щедрые сады и виноградные лозы.
Не суть.
Суть в «фактуре»: в людях, что чёрте по каким мотивациям и убеждениям оставляли далёкие мирные, или ещё мирные, края и дома, и съезжались, вот также перескакивая-пересаживаясь на «перекладных», чтоб взять в руки выданное (а порой и чудно привезённое с собой) оружие… И начать или продолжить воевать. Также чёрте за что и за кого.
По одну сторону, или по другую.
Или попеременно.
И в каждой «точке» пересекалось… да много, до фига чего оказывалось намешано и перемешано.
И в каждой отдельной судьбе.
… Принято считать, что последней «романтической» войной считается гражданская война в Испании 1930ых: с добровольческими батальонами, перерывами на обед, со звонкими и печальными песнями, с остатками благородного поведения по отношению к противнику, с анархистами, как боевыми подразделениями, и, в конце концов, по прошествии десятилетий, с монументом ВСЕМ ПАВШИМ И СРАЖАВШИМСЯ…
Но и на земле идальго и инфант заходили и валились в пике на жилые районы бомбардировщики, били по кварталам из тяжёлой артиллерии, расстреливали и вырезали пленных, и не щадили мирное население…
Про Испанию 30тых написаны тысячи книг – Хемингуэй, Ибаррури, «но пасаран» и «над всей Испанией безоблачное небо»…
А про «точки» — куцые газетные статейки и новостные сообщения информационных агентств…
И вряд ли напишут фолианты – да и про что? – про малопонятные кровяные «локальные» бессмыслицы? – огненные шрамы-ободки-окалинки общей смуты переломного времени, да те самые, отдельные судьбы.
… Жорке настрого запретили спрашивать фамилии и имена. Суровый, толстенький командир, с хронически не выспавшимися глазами, и неясными «ополченческими» формой и званием, на данный пункт пребывания упирал весьма убедительно.
И Жорка понял, что придётся без шуток и вольностей.
«- … иначе и обратно не уедешь.
Да и согласитесь, молодой человек – зачем? всё равно всем до фонаря».
Жорка согласился и слово сдержал, но не сколько по своему желанию и дисциплине, сколько по крепким замолкам собеседников.
И поэтому так и остались для Жорки обезличенно уходящие на восход бойцы безымянны.
И фотка чисто случайно получилась – щёлкнул пару раз, совсем не совершенным, прихваченным скорее для понта корейским «обмылком» – напарника-фотокорра ему по любому редакция не выписала бы – номинальной ответственности главреду вдвое прибавилось бы…
Но смотри-ка, получилась…
Жорка и смотрел.
Примерно раз в полгода.
Глушил и смотрел.
Красиво, блин…
И вроде как, чувствуешь себя сопричастным.
Хотя всё сопричастие и ограничилось получасом сбивчивого, чуток снисходительного разговора, глуповатыми вопросами, двумя бестолковыми сутками «командировки», да жутким поносом, на обратном пути – кому расскажешь, что не парой сторонних выстрелов, да всполохов, а отсутствием туалетной бумаги и цивилизованных «толчков» больше всего и запомнилось?.
«Обмылок», в уголке снимка, равнодушно зафиксировал и дату… даже час, с минутами – 04.02…
***
за пятнадцать минут ДО
… 03. 47
… Каппель смешливо смотрит на корреспондентика. Отвечает серьёзно, а глядит насмешливо.
Каппель в сводной группе старший.
Каппель — потому что имеет офицерское звание, опыт Афганистана и Эфиопии, и всегда безупречно застёгнут-подпоясан на все пуговицы, застёжки и ремешочки.
Сюда не за приключениями и не за «бабками» припёрся. И не «за идею». Вообще эдакие слова как «идея» и «бабки» при нём лучше не произносить.
Каппель умеет воевать.
Научили.
Каппель и воюет.
Рядом с Каппелем Кряж.
То ли из-под Донецка, то ли из-под Кемерово – фиг его – короче, с тех мест, где уголь добывают, а сам проугленный до лёгких и кожных пор трудовой народец, в шахтах, привычкой, династиями и национальной безалаберностью загибается.
Кряж говорит, что он здоровый. Но неправду говорит. Руки и жилы у него действительно – болт переломит, но в душе и в дыхалке у Кряжа хриплый и свистящий кашель. А в его квартире под Кемерово, или под Донецком, после закрытия «разработки» – две дочки, жена с туберкулёзом, нужда и безнадёга.
Кряж служил аж ещё трёхгодичную «срочку» в советской молодости, и в военном билете значится «наводчиком орудия»… вот и приехал. Грустно, что без орудия – не помешало бы…
Кряж буркает, что «те»… которые по другую сторону – «вражины», и «…дальше, дурни, Родину разваливают».
Фигня. Не закрылась бы та подкемеровская, или поддонецкая «разработка», так и «давал бы дОбычу» Кряж, и никуда бы не поехал. Родина Кряжа – чтоб «как у людей», семья и шахта.
Каппель выбрал и взял Кряжа за возраст, рассудительность и основательность.
А Пуделька, Каппель подобрал за Байрона и вилку…
Пуделёк раздолбай, штатский и сопливый.
Был штатский и сопливый.
Прискакал из Питера «независимость защищать». В дранной «джинсе», с полуржавым, китайским «тт», и с карманным томиком Байрона.
Каппель Пуделька в местном кабаке углядел.
Очень вовремя. Пуделька за разъяснения основ «цивилизованной демократии» основательно отоварить и поучить уму-разуму собирались. А заодно и заевший «тт» забрать. Но Пуделёк перетрухать то перетрухал, и тёртые джинсы немножко промеж ног, у гульфика пятнышком пометил, но однако, алюминиевую вилку, одному из обидчиков, аккурат под кадык загнал.
С остальными «учителями» и комендатурой уже Каппель договаривался.
Быстро договорился.
И теперь и Пуделёк старается безупречно застёгивать, чистить, ходить тихо и стрелять метко.
А на кличку обижается.
И, совсем сильно, если про подмоченный гульфик напоминают.
Димыч и Михалыч — вояки. Со званиями поменьше, чем у Каппеля, но с «тельниками» под камуфляжем.
Каппель обоих уважительно зовёт «кадетами» — что Димычу и Михалычу нравится, и знаком с ними по какому-то общему прошлому.
Димыч и Михылыч из здешних – у первого отчество «титульное», у второго имя.
***И ещё она.
… А у меня ФИО полностью титульное — пусть батя внешне русак русаком, а мать наполовину татарка.
И не воюю я тут, а живу за перевалом.
Бойцам Каппеля похавать готовлю и приношу, в отсутствие, пока «на обходе», прибираюсь на «базе», жду и встречаю, обстирываю если попросят – мужики ж всё-таки…
И мне на виду по нужде присесть, откуда, зачем, за что и почему они здесь.
Мне без разницы.
Они мой дом защищают. Перевал, меня, мамку и батю… Защищают, когда Большая Страна нас бросила. Когда Большой Стране до нас стало глубоко по х… Когда Большая Страна нас поделила и предала.
И мне до соплей и злости жалко что я девахой уродилась. И что к этим мужикам, лишь в спальный мешок попросится и могу. И то, коли сами позовут…
***
… А на корреспонднтика московского Каппель по-прежнему глядит насмешливо.
И остальные.
И корреспондентик понимает.
Выключает и убирает в карман диктофон, и за игрушечный фотик прячется.
***
Через час и две минуты ПОСЛЕ
05. 04.
Подготовленная ли заранее засада, или просто встречная, схожая группа, но упредительнее и сноровистее…
Современный бой скор. До секунд и автоматного рожка.
… Прошитый с близи двумя очередями Каппель, и с колен, пытается прикрыть отход.
… У нелепо подвёрнутого, уткнувшегося тела Кряжа снесено полголовы.
… Димыч откатившись, рычит на дрожь рук, на простреленную голень, на не попадающий в паз магазин, и на то, что не видит своих.
… Матерятся, пятятся и наугад отстреливаются Пуделёк и Михалыч.
И напротив, со стороны высоко восходящего и ярко слепящего солнца, стреляют, рычат и матерятся…
И она их ждёт. Ждала. Эхо в этих краях разносится далеко и гулко.
***
Жорка Сибенков глушит водку.
Вокруг Жорки неуютная стылая комната.
И ничего в комнате примечательного нет.
Кроме хорошей фотографии на стене.
Как раз напротив мутного и покачивающегося на табурете Жорки
На черно-белой, но чёткой и контрастной фотографии, разведгруппа уходит в рейд.
Красиво уходит – только-только восходящее солнце, аккурат впереди, по движению бойцов – не видно лиц, и камуфляжные очертания становятся силуэтами…
***
… а материал в номер не пропустили.
Главред сказал, мол нековременен.
Отчасти пожалел тогда главред Жоркино самолюбие – плохо и неумело написал Жорка.
Хуже, чем сфотографировал.
(zestanoyjoker) 11-13 ноября 2006 года |