*** |
Гваргу тридцать семь. Ну да, тривиальный возраст. Типа символический.
И жизненный перелом тривиальный: закончено с любимой работой, разорвано с любимой женщиной, пропали друзья, первые приступы, первые ощущения стылого и стыдного одиночества, первые беспощадные симптомы выпадения из социума…
И Гварг вызывает Танатоса раз. Конечно, предварительно Гварг думает, размышляет, пялится в ночное окно и в потолок. Потом ещё пялится. И ещё… По прокуренным утрам противно. Если бы не ласкающийся тявкающий Юнкер, Гварг локально отменил бы утра, в принципе и за ненадобностью. По Закону «…никто и ничто не имеет права хоть как-то оказывать влияние на данный выбор гражданина, даже сподвигать к мыслям о данном выборе» Малейшее нарушение карается жестоко – как карается неизвестно, но всем известно, что карается.
Танатос раз – миловидная девочка лет девятнадцати, бойкая и улыбчивая, ненавязчивая, но меткая в вопросах, и вымуштрованная на быстрые и верные реакции в разговоре – наверняка, в недавнем прошлом отличница и активистка факультета. Гварг даже впрямую её спрашивает: - Небось, одни пятёрки в дипломе? И она совершенно открыто отвечает: - По бизнес протоколу, четвёрка. - Неужели? - Аха. Этикет. Скушно. Продолжим? – и задиристо подмигивает Гваргу: Не передумали? - Продолжим. Нет, пока не передумал. Они беседуют в парке – вокруг зелень, топот и выкрики ребятни, коляски и стариковские пары. Ясен пень, не случайно. Гварг рассказывает ей всё – ну, почти всё, легко, не смущаясь, не сбиваясь. Понимает, что никогда повторно им не встретиться. Понимает, что она старается, и возможно именно сча, конкретно на нём, делает карьеру – хрен их, как у них устроено. Она лихо заполняет страницу за страницей в забавном девчачем органайзере, порой помечает резкими козявочками. Успевает, аккурат, за круг возвращения к перрону. И явно гордится этим. Озорно протягивает руку на прощание. На полсекунды, полжеста Гварг видит в ней дочку. - Следующим будет Танатос два? - Аха. Не передумаете, будет. До свидания, не говорю – прощайте. Гварг смотрит ей вслед, а сверху бухает и прорывается зябкий, вдруг не летний дождь.
Танатоса два Гварг вызывает в сорок два. Перед – другие раздумья, другой прокуренный потолок и окно, пониже и посерее, другие прокуренные утра, похмурее, другое стылое одиночество – полное одиночество – позавчера схоронил Юнкера, вот приступы те же самые, но убойней и продолжительнее. Сильно воняет лекарствами и бедностью. На крошечный балкон настырно гадят сволочные голуби – гагары, а не голуби. Где-то на треснутой плитке балкона, под подсохщим помётом, выгоревшая и вымокшая поздравительная открытка, с почерком домашних заданий и когда-то весёлых записок на холодильнике и на секретере. Танатос два – оч деловой мужчина. Является на квартирку. Смесь престижного гробовщика и среднего менеджера. Так и есть. Ни улыбок. Ни лёгкости. Объяснять разницу, незачем – второй вызов, почти половина выбора. Пусть клиент максимально соберётся, взвесит, прочувствует все «за» и «против». Гварг и чувствует, старательно прислушивается к себе, переспрашивает себя. - Ваше решение остаётся прежним? Не сразу, но Гварг уверенно кивает. - Дочка выросла, у неё более менее нормально. Болячки прогрессируют. Мозг тупеет. Ощущения и эмоции остывают. Мне кажется, что всё, что я хотел, или мне пришлось понять, я понял. Всё, что нужно. Мне вполне достаточно. Сделал немного, но нынче мечтать о достижениях, или исправлениях… иррационально. Дальше неинтересно… Танатос два терпеливо дослушивает. - … и трудно для тех, кто окажется рядом. Танатос два равнодушно-тактичен и к сослагательному вранью последней фразы. Скучный и сосредоточенный мужчина.
Гваргу сорок восемь, пять месяцев, и шестнадцать дней. Он пробует представить Танатоса три – старик?, старуха?, детей они привлекать не могут… увечный? робот?... … Танатос три – беспол. Банально, но ведь и в смысле не откажешь. Изыскано отталкивающе отвратительно красив. Мундштук в помаде, на фоне сумерек и обдрипанных выцветших обоев, кажется следом от раздавленного комара. Гварг невольно косится на невыпуклый пах. - Схема одинакова? - Приблизительно. Не изменили выбору? - Надеетесь, что испугаюсь? - Лично мне, пофиг. Завершили? заверили? Гваргу становится немножко и нервно смешно – и у слова «завершили», и у слова «заверили» чудно схожие корни. С лестничной клетки соседка непривычно тыкается в запертую дверь. Добрая рыхлая дурочка-пожилуха. Но хитроватая. Принесла Гваргу суп, который если не доесть, похож на осьминога превращённого в кисель – брррр… Доесть теперь никогда не получается, и соседка опять по-древнекрестьянски станет настырно влезать ложкой в рот Гваргу, раздвигая остатки зубов, и не таясь прикидывать перспективы метража… Увидев отворившего дверь Танатоса три, соседка роняет кастрюльку. Но разглядев уполномоченную эмблемку радостно причитает. Гварг откидывается на слюнявую, жёсткую подушку и вспоминает, как такая же рыхлая и хитрая крестьянка тоже причитала, но на чужом певучем языке, в чужом, предалёком отсюда овраге… а молодой и глупый невоенный Гварг отстреливался буквально вслепую последними патронами, и за себя, и за чужую беззащитность в овраге. Жалко Гварг не рассказал об этом симпатичной и лёгкой Танатосу раз. Смутился таки. И дочери не рассказал, но, что дочери, ничуть не сожалеется. Хоть кому-нибудь бы рассказал. Никому не рассказал. Только Юнкеру. Куда напомаженному мундштуку до того оврага. - Больше мы к вам не придём. Закон и процедура соблюдены полностью. Вы лишь нажмёте сюда… Мигающая неярко невыразительная пимпочка. - А не нажму? Танатос три изысканно мерзко оскаливается, не скрывая разбежавшихся под макияжем морщин, переступает модными ботинками разбрызганного осьминога. - Значит, не нажмёте – ваше конституционное право.
Соседка кряхтит, нагибаясь и разгибаясь, не оправляя задравшегося платья. Пимпочка мигает, греет. Молодой и глупый предалёкий Гварг отчаянно отстреливается…
«… никто и ничто не имеет права хоть как-то оказывать влияние на данный выбор гражданина, даже сподвигать к мыслям о данном выборе. Как и лишать данного выбора»
(zestanoyjoker) 15 октября 2010 года |
--- |
|
|