- Хвала пресвятой деве, протекции кузена Карлоса, и чести рода Кохесов! послезавтра ты поступаешь на службу. И ни куда-нибудь, а пажом Его Величества Королевы-матери.
… У отца горделиво горят глаза, у матери умильные слёзы, слуги стараются соответствовать настроению, а у Эхилио перехватывает под кадыком, и холодеет в животе.
И Эхилио прощается с детством.
Начинаются срочные сборы; новый камзол, чулки и башмаки, две ослепительные чистые и прокрахмаленные рубашки, ещё дедова перевязь, и отцовская лучшая шпага.
… А Эхилио пытается представить королеву. Точнее себя рядом с ней.
В доме имеется репродукция известного портрета. На нём изображена очень строгая, статная женщина, в строгом же тёмном наряде – никаких пышностей и рюшечек, руки сцеплены, взгляд твёрд и пронизывающ, на заднем плане Собор Мироздания, знамёна гвардии, и океанский простор.
Эхилио осознаёт, что ему действительно выпала огромная ответственность – да, очевидно, что замок на Вороней горе гораздо менее весёлое и пышное место, чем дворец правящей четы в центре столицы, куда несутся курьеры и прибывают послы со всего мира, где дают роскошные балы и устраивают ослепительный фейерверки, где блеск величия и, как выражается отец, «манящая сладость вольностей и никчемностей».
Зато мрачноватый Вороний замок — загадочность, слухи, почтение.
… Отец Эхилио тридцать лет прослужил бывшему королю – повелителю эпохи открытий, победно марширующих каре, отправляющихся за горизонт эскадр, миссионерства и закладки новых городов, в столь далёких краях, где даже солнце восходит тогда, когда метрополию убаюкивает закат. И именно предыдущее правление дало нынешнему роскошь и могущество, подкреплённые огромными территориями, галеонами набитыми золотом и пряностями, крепостями и фортами, возникшими на страже стратегических проливов и торговых путей. Тысячи таких же, как отец Эхилио, идальго добывали славу и многократно увеличивали силу королевства в экспедициях и сражениях, на морях и на суше.
Старый и славный король умер пять лет назад. Его хоронили пышно и долго, народ шёл прощаться длинными, всё не оканчивающимися и не оканчивающимися веерницами – гранды и доны, ветераны и моряки, церковники, купечество и мастеровые, менестрели и художники, крестьяне и горожане, старики и дети…
А вдовствующая королева отстояла панихиду и молебны, торжественно передала символы власти дочери и зятю, и укрылась на Вороней горе. И выезжает оттуда настолько редко, что скоро её жизнь превращается в печальную притчу, из тех, которые предпочитают назидательные родители, но отказываются слушать малыши.
В назначенный час Эхилио стучится потрескавшейся ручкой ворот в окованную дверь с прорезями. Замок-крепость нависает неприветливостью бойниц, высотой стен и башен.
Открывают не сразу, гость чувствует уязвимость.
Наконец дверь нехотя и нешироко отворяется.
Вопреки ожиданию Эхилио, встречают его не караульные, а камердинер и фрейлина королевы-матери – дон Арабда и донна Кавича, оба морщинистые, седые, без украшений в одежде, дон Арабда опирается на внушительную резную трость, а донна Кавича немного, и, как бы между прочим, на дона.
Приближённые королевы-матери пристально рассматривают претендента на вакансию, затем рекомендательные письма и указ, прежде чем ответить на поклон Эхилио, и дать знак позволения переступить линию ворот.
Во дворе замка вышагивают курицы, индюки и павлины, две легавые и волкодав лежат на ступенях лестницы, возле замершего на посту сержанта.
- Вы представляете себе обязанности пажа, юноша? – спрашивает дон Арабда, приостановившись и почесав за ухом волкодава.
- Думаю, что более менее, сеньор. – отвечает Эхилио, волнуясь, что голос выдаст какую-нибудь неверную тональность: Из книг. И конечно отец постарался передать мне поведение дворянина и подданого Его Величества.
Донна Кавича чуть-чуть мягчеет мимикой, но тут же достаточно строго уточняет:
- Вы много читаете?
Эхилио не поспешил с ответом. Рядом со статью и бравостью сержанта, вопрос о книгах непрост.
- Да, сеньора. Но мне всегда хотелось испытать и на себе описываемое другими.
Сержант ободряюще моргает. Ну или Эхилио померещилось.
- Наша королева обожает чтение. И предпочитает когда ей читают вслух. Вы хорошо читаете вслух?
- Дома мне почти не приходилось. Однако вы можете не сомневаться в моём старании.
Волкодав степенно встаёт, приближается к Эхилио, обнюхивает, зевает, и трётся мохнатым боком о ногу в новом чулке.
- Хват вас принял.
В замковых залах шаги, стук трости дона Арабда и шелест платья донны Кавичи, звучат гулко. Залы сменяют комнаты и коридоры. Лишь пару раз им кто-то встретился – челяди мало, и ещё один сержант — в анфиладе.
Эхилио и вспотел, и ощущает прохладный сквозняк.
В совсем небольшом, верхнем помещении, глядя в окно, с распахнутыми витражами, стоит королева. Совсем не такая, как на репродукции известного портрета – пожалуй, только ненарядный наряд соответствует рисованному изображению, королева ниже ростом, дряблее кожа, отнюдь не стройна, растрёпанные волосы, отсутствующий взгляд…
- Ваше Величество – склоняются дон и донна.
- Ваше Величество – склоняется Эхилио.
Королева никак не реагирует.
Но дон и донна, видимо привычно, приближаются в полупоклонах, целуют неподанную руку…
- Согласно Вашему одобрению, Ваш новый паж – Эилио Кохес!
Приближается и целует королевскую руку, встав на колено, и Эхилио – безучастно и нездорово вздутые вены, запах пожилого тела.
Королева продолжает смотреть в окно.
Эхилио не знает, как себя вести дальше. На карниз слетает и шкрябает пара голубей – чёрный и белый.
- Ты расскажи про дальний свет,
любимый.
Ты воротился, или нет?
желаньем не моим
хранимый…
Декламирует королева, отходит от окна, и скрывается за плохо различимой ширмой.
Дон и донна снова кланяются, и Арабда берёт под локоть Эхилио.
- Сегодня вы вряд ли понадобитесь Её Величеству. Но отныне запомните – вот колокольчики…
Над ширмой, под потолком перекинут шнур, — колокольчики большие, и окисленные.
- … второй слева теперь ваш – дон Арабда негромко звякает указанным колокольчиком, чтобы Эхилио запомнил звук – Эхилио неуверенно, но кивает — по первому же звонку, в любой момент, вы обязаны явиться на зов Её Величества.
Эхилио опять кивает. Из-за ширмы слышится скрип, дребезжание, бормотание, туда уходит и донна Кавича.
За порогом «королевской» Арабда указывает на закуток во флигель: - Ваши покои. И кажется, молодой человек, что мы с вами быстро привыкнем друг к другу.
Эхилио кажется иначе.
Покои – почти келья; вид на вершины хребта Сьерра-вива, встроенный в нишу гардеробчик, кровать, пара полок, стул, письменный стол, на столе писчьи принадлежности и несоразмерно массивный канделябр. Но Эхилио доволен одиночеству и простому тесному пространству. Впечатления и мысли мешаются.
… В третьем часу ночи раздаётся звонок колокольчика.
В коридоре Эхилио чуть не сталкивается с камердинером и фрейлиной, желающими убедиться, что паж не ошибся, и донна Кавича сама распахивает перед Эхилио «королевскую».
Королева не у окна, а в кресле. Сидит торжественно. Пресекает жестом поклон. Около скинутых туфлей, и расшитых серебром, но выцветших подушек, на полу, Хват – широко зевает.
- Подойди.
Эхилио подходит.
Королева показывает на книгу.
- С раскрытой страницы.
Буквы еле различимы в слабом и колеблющемся свете единственной зажжённой свечи. Но после того, как Эхилио узнаёт уже слышанное, он успокаивается, и произносит внятно, стараясь повторить интонацию.
- Ты расскажи про дальний свет,
любимый.
Ты воротился, или нет?
желаньем не моим
хранимый…
Ты тенью,
полутенью я,
и звук струны такой печальный,
постелью
пахнет от тебя,
постелью стылой погребальной…
По спине Эхилио – мурашки, трудно не передернуться. И почему-то мешаются ножны.
- Нравится? – перебивает королева. Взгляд королевы не недавний, пристальный и внимательный. А Хват поворачивает, обращает преданную морду к королеве.
- Да, Ваше Величество. Но жутковато.
- Это Хаско. Чудный придворный поэт моего покойного мужа. Муж называл его своим другом.
А Хаско был моим возлюбленным.
Примерно за год до смерти прежнего короля, придворному поэту отрезали язык, ослепили, оскопили, а потом четвертовали на Весёлой Площади, обвинив в ереси и шпионаже.
И Эхилио молчит.
И королева молчит.
Слышно как потрескивает фитиль единственной зажжённой свечи, и дует ветер за витражами и ставнями.
Наконец королева добавляет:
- Стихотворение можно считать неизвестным, — сочинено не придворным поэтом, а изуродованным узником, и накарябано на стене камеры. Вместе с четырнадцатью сонетами, и двумя балладами. Я попросила мужа сделать мне книгу. Внизу, вроде во дворе, раздаётся приглушённая команда смены стражи.
- … Мой муж часто советовался со мной. И не перестал, до последних дней. Я умела давать умные советы.
Эхилио преклоняет колено, не выпуская и не закрывая книги.
Хват переползает поближе к Эхилио и тыкается влажным носом в нос Эхилио, лижет.
- … А моя дочь глупа. И зять глуп. Сумасшествие — замечательное решение. Но, увы, для меня, а не для них. На Весёлой площади по-прежнему казнят? - Нет, Ваше Величество. Празднуют и танцуют, устраивают карнавалы.
- Есть поводы? – новые победы? новые земли? новые достижения?
Эхилио подыскивает слова…
- Наша страна…
Хват опрокидывается и раскидывает в сторону лапы. Королева улыбается, взгляд изменяется.
- … — мощная держава. Неестественный румянец, обильная пудра, и плохие зубы придают королеве неожиданное и пугающее сходство с доброй, но странной соседкой, торговкой лепёшками с вишнёвой подливой.
- Положи книгу, налей из той булылочки, и иди. Ты понравился мне, паж Эхилио Кохес. И непременно являйся со шпагой, чисто вымытой головой, и в начищённой обуви. И… найди рисунок бизань-мачты, забыла, чем отличается.
За остаток ночи Эхилио снится печальный звук струны, незнакомый поэт Хаско, с пустыми окровавленными глазницами, тело дона Арабда с лицом покойного короля, и сержанты с собачьими мордами, все ходят по вишневой подливе, и напевают неизвестную балладу.
… За завтраком Арабда, Кавича, Эхилио, и лейтенант охраны – под его началом всего шесть солдат, исключительно сержантов, пьют какао, с мягкими душистыми булочками – булочки выпекаются здесь же, в замке, одной из двух служанок, ещё в замке истопник, и бывает приходящий лекарь .
Кавича поясняет, королева проснулась, но не завтракает, вышивает – значит, у королевы хорошее настроение.
Эхилио догадывается, что все чего-то ждут от него, но Эхилио выбирает сдержанность.
И Эхилио ждёт призыва колокольчика.
Колокольчик пажа звякает около полудня.
Королева опрятна, подтянута корсетом, в мундире линейной пехоты, радостна, пьяна, и пошатывается. Приказывает анекдотов и сплетен.
Эхилио теряется, ему не доводилось интересоваться ни первым, ни вторым.
Королева сердится и смеётся. Позволяет сказки.
На сказке о орле и соловье, королева допивает из высокой бутылки, плачет, разбивает чернильницей витраж, и требует парада, Главную печать, и заряженных пистолетов.
При помощи дона Арабды и донны Кавичи королеву успокаивают, и укладывают за опрокинутую ширму, при условии, что лейтенант и Эхилио останутся у порога, с обнажёнными клинками.
У лейтенанта дёргается левое веко.
Через непродолжительное беспокойное время королева гонит лейтенанта и молится. Снова декламирует Хаско. Вспоминает про бизань-мачту и мужа.
Лает, беснуется и гоняет служанок, легавых и индюшек Хват.
И вдруг Эхилио понимает, что вокруг него сбивчиво и обрывисто, с какао, выкриками и колокольчиками, творится и оканчивается история, и он свидетель и участник. Поразительное ощущение.
Вечереет, темнеет, звякает.
Из камина мерцает и греет отблесками пламени.
Королева спит пожилой некрасивой девочкой – всхрапывает и мечется за ширмой, а Эхилио с чисто вымытой головой, в до блеска начищенных сапожках – королева предварительно и тщательно убедилась, борется с дремотой, если поддаётся, ножны и эфес стукаются, и тихо гавкает, и поскуливет Хват.
… На следующий день из дворца правящей четы на Воронью гору прибывает мелкозарешёченная карета, с лежаком и ремнями внутри, и плотными шторами снаружи, и многочисленный конвой, наполовину из инквизиторов.
Королева велит поднять над донжоном замка флаг с личным гербом, вместо государственного.
Фрейлина и камердинер держатся прямо, вскрывая сургуч на пакете с вензелями, и после, расчитывая служанок и истопника.
Лейтенант, сержанты, и бледный, нервно дрожащий Эхилио отказываются сдать шпаги.
... На Весёлой площади глашатаи объявляют о недельном маскараде роз, значительных скидках на групповые индульгенции, и недельной же дармовой выпивке.
До национального крушения меньше десятилетия.
***
… на известного портрете изображена очень строгая статная женщина, в строгом же тёмном наряде – никаких пышностей и рюшечек, руки сцеплены, взгляд твёрд и пронизывающ, на заднем плане Собор Мироздания, знамёна гвардии, и океанский простор.
Королева. Её Величество. Беатта II. Беатта Разумная.
(zestanoyjoker) 26 апреля 2009 года
- Слушай, последний солдат королевы!
— глупо стоять на ненужном посту, нет королевства – развалено скверной,
нету полков – растворились в дыму,
пали знамёна бессчётно бесчестны,
преданы герб
и заветный девиз…
Ты же стоишь
– хоть разрушены стены,
и непокорно угрюмо молчишь…
- Мне не ответить словами, наверное,
только могу крепче пику сжимать,
мне не по силам сдержать злую скверну,
но мне по силам
пост не покидать.
Видел я всё,
и всё мне понятно,
как за дукаты продана честь,
как стало гибло остаться солдатом,
не говоря — королеву сберечь…
- Ну и ступай… Дуралей непокорный.
Не изменить ничего никому.
Новый порядок и мир нынче новый,
новое время…
- Я на посту.
… и королева является тенью,
и принимает мой верный салют.
Даже когда разрушаются стены,
будут и те,
кто поста не сдают.
(zestanoyjoker) 29 июня 2009 года
|