*** |
… они валялись по полу выгоревшей комнаты рассредоточенным непобеждённым отделением – покрытые гарью, с облупившейся обесцветившейся краской, но целые, лишь у санитара оплавилась левая ручка. - Не повезло, боец. Усмешка солдатской судьбы. И всё-таки отделение оставалось непобежденным: залёг за пулемётом пулемётчик, точно целился снайпер, взметнул в приказе руку командир, примкнуты к карабинам штыки, плотно вжимались приклады и крепко держались цевья. - Досталось вам, ребята… Распинывая мусор и пёрхая, зашёл и Гнус. - Чего застрял? ценного надыбал? - Типа того. Смотри. Гнус опустился рядом на корточки. Кивнул. Цыркнул на настенный развод сажи. Не забывая подозрительно прищуриваться и коситься на дверные проёмы. - Имперские егеря. У меня тоже такие были. - Ага. Пять крон за набор. Мне во дворе пришлось выменивать… За выбитым окном шваркнуло. - Уходить надо. Сча прочёсывать начнут. - Быстро не пойдут. Не любят они сейчас быстро. Гнус усмехнулся, и ласково погладил автомат. - А то. А я поднял и сунул в карман покалеченного санитара. Когда-то в учебном лагере нам внушали, что имперские егеря своих не оставляют – туфта, конечно, полная, но крошечная фигурка не тяжёлое истекающее и стонущее человеческое тело.
… напыщенная, буквально пухнувшая и натурально чумевшая от нефтяного бабла целое десятилетие, страна обрушилась за недели. Не скажу за Гнуса и за остальных, но я предчувствовал настолько что просто оказался готов. Словно к заранее назначенному сигналу тревоги. И по факту просто шагнул в коллапс и безумие, будто на работу. И как оказалось на совсем не забытую работу. Теперь многие из наших говорят, что даже почти рады, заждались, мол и наконец-то… Сомневаюсь. Да и говорят те, кого миновали личные потери. Или пока миновали. В общем, идиоты безмозглые говорят, — их и среди наших хватает. Гнус вон не идиот, так и не говорит, хотя по нему то ох как видно, что действительно заждался и рад. Особенно Гнусу нравится отыгрываться – ну, это он так называет, когда ему попадается очередная обречённая сволочь. Гнус их не щадит. И щадить не станет. - Почему? - зачем-то спросил я его. - А потому - весело оскалился Гнус: Они тебя жалели? - Но не шлёпали. - Дык не способны, — гыгыгы — мокрицы - смеётся Гнус: А, прикинь, способны бы? Я прикинул и не нашёлся что ответить Гнусу. Пока Гнус бестолково таскался в послевоенный распорядитель, от него ушла жена с дочкой, затем умер, фактически от отсутствия «прописанных» лекарств, отец. А Гнусу за восемь лет унижений выдали юбилейную медальку, и не выдали две трети «боевых». Медальку Гнус любил показывать скулящим парадным штабным мундирам, в первые дни, и в последние для штабных секунды – но штабные быстро закончились, и Гнус, затосковав, прострелил медальку ровно по центру. Жалею ли я беззащитных и растерянных?... Возможно. У меня нет удовольствия от чужого страха, от чужой боли, от чужой отчаянности, от чужой загнанности. Но возможно что и не жалею – да, порой могу отпустить, буркнуть «пусть, валит», но ведь могу и не буркнуть – по настроению. Наверное, меня гораздо больше продолжает удивлять – неужели не предвидели?, не понимали?, не предчувствовали? с другой стороны, а какими натренированными органами и чувствами им было предчувствовать? понимать? предвидеть? хапали и пухли, хапали и пухли, надувались чванливыми и спесивыми пузырями — прав Гнус — клопы и мокрицы, копошились в нефтяном перегное, приподнимались, карябкались по мокричьим же башкам и панцирям повыше, чтобы жрать прочих подобных, обращаясь уже в беспощадных землероек, а нынче лопаются, только не мыльной пенкой, а слезами, мочой и кровью… И не замечали непобежденных солдатиков: сотни, тысячи рассредоточенных, рассыпавшихся рот и батальонов, обесцветившихся, обгоревших и униженных, егерей и парашютистов, морских рейджеров и гвард-бронебойщиков, линейную пехоту и летунов. В такие моменты Гнус меня и слушает, и изучает. - Сдвинутый ты чуток – катает желваками, чешет затылок и диагностирует: От книжек. - А разве книжки, плохо? - А чего там хорошего? — враньё и сопли. Сколько-нибудь на жизнь похоже, только если аккурат вычистить враньё и сопли, — ну и чё за смысл? Гнуса и я изучаю. Собственно именно кратковременные, но периодические общения до и уберегли меня от того, что Гнус не хлопнул меня при первой встрече в «новых кризисных реалиях» — иначе, сначала хлопнул бы, потом, обыскав и нащупав медальон, или обнаружив наколку, может, расстроено и цыркнул бы. Или не цыркнул бы – за слова навроде «сентиментальность» Гнус молниеносно бьёт в кадык, поразительно как восемь лет сдерживался. - Например, историческое познавательно – неуклюже пробую сманеврировать в интеллигентной беседе: Ещё документалистика… - Вранье и сопли, плюс пропаганда. Убираем враньё, сопли, пропаганду, остаётся — … - и Гнус делает жест «оглядись»: И лет через …цать опять понапишут. Думаешь, следующих кого научит? Соглашаюсь: - Уверен, ничему не научит. - Вот. – подытоживает довольный Гнус: сам понимаешь, до было их дрянное, абсолютно незаслуженное время. А сейчас наше. И сейчас, а не тогда, правильно. Потому что мы то заслужили, в само слово вслушайся, насколько верное – за-слу-жи-ли, мы то не мокрицы, не эти, блин… - Землеройки. - Вот. Гнус довольный. Играется простреленной медалькой. Гнус довольный, а Командор умный – сообразил собрать и объединить наших. Преочевиднейшее решение, но Командору удалось то что оказалось поразительно ненужным сбрендившей, кренящейся стране, стране, которая раньше из нас нас и сделала – причём прежде всего, для защиты себя — парадокс. Произношу вслух, и Гнус хмыкает. Гнус Командора очень уважает. Впрочем, ровно как и все остальные. Это Командор отдал сигнал общей тревоги. И общего сбора. И мы собрались. - … Гниды снова просрали отечество. И снова призывают нас на спасение. И мы снова привычно отозвались бы, убивали бы, и теряли бы, а затем снова, терпеливо и скуля, валялись бы по госпиталям и шизухам, и стояли бы в очередях в распределители, и стыдливо прятали бы по шкафам форму с наградами… Вопрос – а зачем возвращать ИМ опять спасённое НАМИ наше же отечество? И Гнус выкрикнул «Да хрен им!», кажется, и я крикнул. И крики слились в рёв. И солдатики по приказу, по так долгожданному приказу Командора, пошли по улицам, солдатики трёх поколений, семи компаний, и двенадцати родов войск. И отечество затрепетало как внезапно застигнутая девка, и улицы сдались. Не без хехе боя: заголосили репродукторы объявляя нас – солдат! изменниками и мятежниками, завыли мощные тревожные сирены, кое-где показались полицейские «бульдоги», с дваждыхехе водомётами и газом… Но солдатики шли победителями, а не проигравшими. Шли в гордый рост, в форменках с колодками и нашивками. Шли и сметали. Шли и мстили. Не отечеству и улицам, а человекообразным гнидам, мокрицам и землеройкам…
Конечно, позже солдатиков трёх поколений, семи компаний и двенадцати родов войск обманули. И позвали на спасение долбанного, нефтесодержащего отечества солдатиков чужих.
Но праздновать победу чужим маршалам, и отечественным недодавленным рано — мы не сдаёмся. И есть вера Командору что и не сдадимся. Мы умеем и отступать, — отступать не проигрывая, с боями за каждую улицу, за каждый дом, а то и за каждую комнату, порой и реально не бросая своих. И мы научились не снимать форму с нашивками и колодками.
… в такие моменты Гнус меня и слушает, и изучает. - Сдвинутый ты чуток – катает желваками и чешет затылок, и зло гнёт юбилейную, простреленную медальку. Из моей раскрытой ладони нам с Гнусом отдаёт честь согретый, покалеченный, неброшенный санитарчик.
… они валялись по полам выгоревших комнат рассредоточенными, непобеждёнными отделениями – покрытые гарью, с облупившейся, обесцветившейся краской… Имперские егеря и парашютисты, морские рейджеры и гвард-бронебойщики, линейные пехотинцы и летуны. По пять крон за набор, или — выменивать.
(zestanoyjoker) 22 февраля 2009 года |
--- |
|
|