| *** |
Звездочёт разлюбил считать и забросил счет.
Снял дурацкий колпак и вдруг понял, как он устал.
Он всё время смотрел лишь вверх, а куда ж ещё.
Он стоял по ночам у окна и считал, считал.
А ещё напевал тихонько «тирли-тирли».
Сколько лет у себя украдено, сколько лет.
- Позови меня хоть куда-нибудь, рыжий лис!
Я хочу рассмотреть хоть что-нибудь на земле.
Лис ни разу не видел звёзд – кто чего лишён.
Он носил за собой жёлтый шарфик в любую даль.
- Этот шарф остался от мальчика, он ушёл.
И мне кажется, не вернется он никогда.
Ну подумаешь, ну подумаешь, не свезло.
Кто-то звёзды считал, ну а кто-то всё время ждал.
Ничего не сбылось, не срослось, не произошло.
И никто никогда не вернется уже сюда.
Ну подумаешь, ну подумаешь, звездочёт,
ты зато видел столько звёзд – все они твои!..
Рыжий лис, старый лис, а ты больше узнал ещё.
Расскажи ему, расскажи ему о любви. © Мария Махова 16 июня 2016
http://mahavam.livejournal.com/773833.html
- … Моя дочь подружилась с бомжом!!
- Наша дочь. Ну прям — подружилась — с бомжом…
- А с кем?! с премьер-министром??
…
Кто оказывался в больницах на новогодье, долго помнит незабываемое ощущение тишины, до гулкости пустых коридоров, издевательски сыплющегося за окном снега, редкий персонал в изменённом сознании… А если — в детстве? и если не в больнице, а в больничке…
В старорежимные советские времена, больница посёлка городского типа больницу из себя и представляла; два взрослых отделения, два детских, но в нынешнюю продвинутую наноэру и ПГТ Подсосенского как ПГТ не стало, и от четырёх больничных отделений осталось одно, ну пусть формально три, но два, законсервировавшись на ремонт, так и не разконсервировались, одно полностью, второе наполовину. К тому же — Новый Год.
Хвост видел, как её привезли; часа в два ночи, в тусклом белесом коридорном свете, каталка подскакивала и гремела по колотой плитке, до пустой «реанимационной» палаты, — аккурат напротив — удивительно, но личико лежало совершенно спокойно, ни разу не мотнулось. Затем Хвост наблюдал, через стекло стены и двери, как переложили, вроде пытались что-то подключить, но кажется включился лишь свет, опять холодный, синеваты, дрожащий матовый, а в окне светилась яркая полная луна, намного живее мерцания лампочки.
Когда вышли Ваграныч и Николавна, Хвост спросил:
- Мелкая ж, чего не в детское? и в мужское?
- Закрыто детское. С августа. В женском реанимационная на ремонте. Тебе то, что за дело? – рассердился Ваграныч: Сам здесь лежишь на птичьих.
- я сюда не просился – с чего-то огрызнулся Хвост: Хоть сейчас выпускайте.
- Без штанов? – буркнула Николавна: Иди, ложись. Ишь, бич с претензией, срамота…
- Можно подумать штаны выдадите – огрызнулся Хвост и Николавне, подтянув линялое казённое на тесёмочке.
- Ага, выдадим – недобро пообещала Николавна, они с Вагранычем торопились к новогоднему столику в ординаторскую.
Почти свернув в коридоре Ваграныч наказал:
- Ты это... присматривай.
Хвост присмотрел.
В стылой, синюшно освещённой палате, в которой сам очнулся и мёрз никому ненужный полтора дня назад, Хвост растирал белую до прозрачности девочку, дышал на неё гниловатым облачком пара, нашёптывая, а то и крича… Несколько раз ему было очень страшно.
Vita vita sconosciuta
Сбитого наверняка пьяным водителем Альку привезли утром второго января.
- Только снег помню. Метель-не метель, а валило знатно. Подустал, остановился на ели поглядеть. Собственно и всё.
Если в сегодняшнее время человека зовут Алька, он непременно должен быть хорошим, замечательным человеком – очевидность.
Алька и был хорошим человеком, сорока пяти лет от роду; в социалистическом детстве учился почти на четвёрки, помогал мамке, опекал младших братьев, говорил взрослым «Здравствуйте», пропускал вперёд, и придерживал дверь, пользовался уважением у дворовых пацанов, потому что знал и мог толково объяснить, чем отличается дага от гарды, а капер от клипера, а клипер и капер от Кеплера, ещё и по неизбежной необходимости мог дать в глаз, или помочь донести сумку старушке.
- … Как??
- Хвост - повторила Ра: Что тебя удивляет?
- Ну наверное что нечасто так называют… дядюшек Ау.
- А девочек часто зовут Искрами, а мужчин Альками?
- Это же другое.
- Чего ж другого, ты — Алька, я — Ра, он — Хвост.
- В одном старом городе…
- В смысле, в средневековом? – сразу уточняет начитанный Алька. Алька — почти писатель, то есть «редко публикуемый литератор уездного масштабу».
Хвост гукает согласно.
- В одном средневековом городе жил странный человечек.
- В смысле — человечек? карлик что ли?
Ра дёргает Альку за рубашечный рукав, но Алька рукав вырывает.
- Да не, не карлик – именно человечек, ну щупленький, тщедушненький, чуть кривенький…
- Горбун?
Ра сердито шипит.
- Почему ж — горбун? был бы он горбуном, так и сказал бы, что горбун. Просто человечек, невзрачненький, немолодой, нелепенький. обдрипанный.
- И чего ж странного?
- Может чернокнижник, алхимик, а может обычный нелюдимый аптекарь. Бобыль и лешак. Никто точно про него не знал. Большее время проводил в своём домишке на окраине, а выходя на улицу, что называется, старался не отсвечивать. Но ребятня, конечно, его засекала, дразнила, плевалась в спину из трубочек, из рогаток пуляла. «Гауф! Гауф!» кричали в согнутую спину дети, а нередко случалось, что и не только дети.
- Почему Гауф то? эт ж сказочник
- Ну ты и репей! – совсем злится на Альку Ра: Неужели просто дослушать не можешь? Эрудит, блин! — ишь, что Гауф фамилия сказочника, знает!
- Знаю. И что совсем молодым умер, знаю.
- Только ты что ли знаешь?!
- Продолжать? – редкозубо улыбается Хвост.
- Конечно! А если энтот вумный фрукт, ещё вякнет-перебьёт…
Фрукт на пару секунд надувается.
- Но вот с соседским, из дома напротив, мальчишкой человечек Гауф…
- Дружил? Ой – и Ра хлопает себя по губам: Похоже заразно.
Алька кривит Ра ехидную гримасу.
- Не то чтоб дружил, но какие-то отношения между ними сложились.
- Какие-то отношения — пффф – не сдерживается Алька, и увернувшись от Ра, и из под её маха:
- А мальчишку звали не Шарлем? или Гансом?
- Не, не Шарлем и не Гансом. Да и неважно. Для сути истории не важно. Через коротко ли-долго ли, странный одинокий Гауф тяжело заболел.
- Он же аптекарь.
- А может алхимик. И разве аптекари тяжело не заболевают?
- И соседский мальчишка оказался единственным у постели умирающего. И на пороге ухода в ничто, странный одинокий Гауф, уже прерывающимся голосом, рассказал мальчику, что вся его — Гауфа судьба в… кукольной фигурке… И вложил фигурку в мальчишескую ладошку. Фигурку, поразительно похожую на умирающего, тоже кривенькую, щуплую, невзрачненькую, наполовину человечка-наполовину… ну навроде гоблина — да? у молодёжи сча называется. А если вернее, умирающий походил на фигурку. И сказал…
- Ну-ну, Хвостик, не тяни за хвост.
- Хы. И сказал, молвил почти торжественно «Это его зовут Гауф. После того как его вложил в мою ладонь предыдущий Гауф, Гауфом стали звать и меня, а теперь будут — тебя».
- И?
- И умер, буквально почил.
…
- Ерунда какая-то. Сами придумали?
- А то. – легко признаётся Хвост и, улыбаясь зубными пробелами, достаёт из кармана фигурку.
…
Назвавший Гауфа Гауфом имел чувство юмора, своеобразное сумеречное, но бесспорно имел; тщедушная чуть горбящая фигурка, старого потемневшего дерева кожа лица и рук, резкие морщины и вены — одновременно и отсылка к жутеньким иллюстрациям персонажей и противопоставление вечной молодости рано умершего сказочника
Vita vita sconosciuta
- Ой – сказала Ра: Дай, дайте подержать?... Тёплый. Тёмненький.
- Деревянный. Ему лет четыреста.
- Скоко?-скоко??... И чего на ней выкарябано? на иностранном… Ви-та-вита?... ско-но-сци…
- Сконошюта. На итальянском.
- Почему на итальянском?
- Гааууф! Гаууф!!...
- Мамочка – Ра роняет деревянную фигурку, Хвост ловит.
Алька конечно не признаётся, что и он вздрагивает пронзительными мурашками.
- Гауф!!! мать ить. Оглох?!...
Николавна надвигается коридорным поршнем, уперев руки в боки.
-… я в посыльные не нанималась… Чёйт с ними?
Явно довольный собой Хвост поднимается, подтянув линялое казённое на тесёмочке.
-Не случилось момента представиться — Гауф Варлаам Симеоныч. А Хвост, хм… в просторечиях.
И кивает, сымитировав щёлканье пятками.
- От придурки. Три-дурки.
- Варлаам Симеоныч… Аааа – и Алька откидывается, забулькав: эт посильнее Фау… Гауфа.
- Да-с, милейший – успевает ему ответно разлыбиться Хвост, подтягивая… да вы уже заучили, и отбывая в режиме подконвойного.- Vita vita sconosciuta
На «обходе» следующего дня Ваграныч поясняет:
- Просто тромб, просто аборвался… Ну кто ж знал. Если б хоть УЗДГ ему сделали… - и сам же себя быстро подправил: а и сделали бы — врятли…
Хотел руками развести, но не развёл.
Чего вряд ли ни Ра ни Алька не уточняют.
Николавна койку перестилает, поменяв лишь простынь.
- Значит теперь мне становиться Гауфом – доверяется Ра отцу: Только маме не говори.
- Мдауж… Не-не, не скажу, обещаю. Так ты то девочка! – соображает спасительно: Девочка не может стать мальчиком…
- Думаешь?
- Уверен. – и тихо в сторонку: Тьфутьфутьфу.
Но Ра полностью не успокаивается — не верить папке причин нет, но… Фигурка Гауфа ж.
- А мне отдай – предлагает из ночного палатного сумрака Алька.
Отдать Ра жалко, будто что-то очень важное. И не отдать пугает.
- Зачем?-зачем-то спрашивает Ра, чтобы хоть что-то сказать сумраку. И зажимает фигурку крепко.
- Ну… на память. И это… от греха как бы.
- На память от греха – повторяет Ра. И в глазах у неё щиплет: А по фамилии тоже станешь Гауфом?
- Хм… А я… я псевдоним возьму! Реально — мысль! Алька Гауф! Каково а?! И звучит ведь?
- Звучит – соглашается Ра. И сумрак светлеет до отчётливости забавного дядьки по имени Алька, хорошего человека, теперь с псевдонимом Гауф.
С утра их выписывают, на смену — «кагал» из четырёх тёток, перехаивающихся между собой и с Николавной.
- Как твой… знакомый? – выруливает с прибольничья папка. Мама фыркает.
- Умер – просто отвечает Искра: Тромб.
- Воот!… - с готовностью начинает, разворачиваясь к отцу, мама.
По тропинке, оскальзываясь, идёт горбящийся от зябкости ветра Алька, вероятно с тёмной греющей деревянной фигуркой в кармане. Vita vita sconosciuta
zestanoyjoker ps 16 июня 2016 года
|
| --- |
|
|
Джок
2016-06-23 12:50:41
Только не получается)(( слова больше не слушаются