| *** |
… кому понравится Мастер — горб, борода на женском личике, разновеликие ноги и слюни на подбородке?
Он никому и не нравился.
Ко всему перечисленному он ещё часто и громко сморкался, вот так — «грхррр-гхррр», в нечистую, в пятнах красок и чернил, и в обсыпанную крошками тряпицу, — сморкался ковыляя по улицам, в трактирах и лавках, сморкался в обществе кого бы то не случилось, сморкался на аудиенциях. А мог даже и пукнуть. Его очевидно сторонились, сплёвывали вслед, порой толкали.
Первый свой проект он поднёс ещё Инфанте и Регенту, миновав рубеж сорокалетия. Наверное, миновав — ни в одну летописную (ммм… летописьменную?) голову не заскочило фиксировать безызвестную и никчёмную биографию безобразного бродяги. И охрана правящих особ пропустила-подпустила его как юродивого.
- Что это? – спросила удивлённая Инфанта, когда он достаточно бесцеремонно отстранил её ручку, с монеткой, и развернул перед ней, Регентом и свитой, заляпанный и измятый чертёж.
- Замок Снежинок – ответил он, вытянул и тряпицу, высморкался, заодно и подтерев слюну, и привычно не замечая брезгливых передёргиваний вокруг, добавил:
- Лучшее архитектурное творение Вашей эпохи.
Потом снова высморкался, и добавил:
- … Ваше Высочество.
Снова высморкался, подтёр слюну и снова добавил:
- … Пока величайшее.
- Пока? – переспросила прищурившаяся и внимательно вглядывающаяся в него, а не в чертёж, Инфанта.
- Пока – кивнул он порослью на женском личике: Я предполагаю сотворить за время Вашего правления несколько лучших архитектурных произведений — два-три… если повезёт, четыре.
- Простите и разрешите, Ваше высочество…? – и Регент перетянул большую часть чертежа к себе — край чертежа чуть порвался об инкрустацию и гравировку эфеса: Хм… Хм, хм… Насколько я сведущ в архитектуре и… способен разобраться, сей прожект… сей прожект… да, демоны разом меня побери!, элементарно противоречит всем известным принципам зодчества.
Хилая и кривоватая рука автора, быстро, и, ровно также бесцеремонно как до отстраняла монетку, перетянула чертёж обратно ближе к Инфанте.
- Грхррр-гхррр!... Противоречат. Но не всем, Ваше Высокопревосходительство. И именно из такого и получается лучшее — а в архитектуре смыслю я, Ваше Высокопревосходительство, и приблизительно настолько же больше вас, чем вы больше меня в фортификации.
- Каков наглец.
Автор проекта малоудачно попробовал изобразить поклон.
Инфанта же действительно изучала чертёж.
- Как вас зовут?
- Глюм, Ваше Высочество.
Кто-то из свиты чётко произнёс:
- Вот ведь, и имечко аккурат к внешности.
Инфанта непроизвольно улыбнулась.
- Проект изрядно недёшев, Глюм?
- Более, чем изрядно, Ваше Высочество… Грхррр-гхррр!... Но заверяю вас в том, что ни гроша не осядет в моих карманах — ни на данном проекте, ни на последующих. А сроки исполнения окажутся столь же поразительными, как и неповторимость воздвигнутых зданий.
- Ни на последующих, говорите… зданиЙ… Ну что ж, Глюм… И моё решение будет скорым — через два дня вас примет регент; либо регент с жандармами и определёнными лекарями, либо регент с казначеем. Чертёж оставите?
- Конечно, Ваше Высочество, копия у меня в голове. Однако…
- Однако…?!
- Прошу и постарайтесь отнестись бережно, сами видите, бумага ветхая. А ценность её для потомков поболее, чем шпага Его Высокопревосходительства. Грхррр-гхррр!...
И Глюм заковылял, не сподобившись откланяться, не оборачиваясь, и не обращая внимания на сторонние взгляды и перешёптывания.
- Ну, наглец – повторил Регент… и, с позволения Инфанты, снова перетянул к себе большую часть чертежа.
- А вдруг… Мастер? наш Мастер – ровно в громкость и чёткость реплики из свиты, произнесла Инфанта, и распорядилась: На завтра, в обед вызвать ко мне старшин цехов строителей. Вечером казначея и министра финансов. Директора Департамента, естественно, загодя — утром.
… Глюм был уродом с рождения.
Родители отказались от него, лишь акушерка показала им младенца.
Единственной судьбой детства, юности и зрелости стали приюты, участь отверженного изгоя, травли, нужда всегда и во всём, и безвариантное одиночество.
После приюта Глюм без сожаления сменял города. И с сожалением библиотеки, или монастыри и мастерские, если и в них имелись книги и иллюстрации, и хоть немного чьего-то понимания.
Сначала Глюм пробовал считать, писать и рисовать. Но постигнув, а точнее буквально вырвав из возможных обстоятельств основы, он понял, что ему не хватает усидчивости, да и доброты-терпения немногих желающих содействовать, к тому же на страницы и в палитру, постоянно капали слюна и сопли, что очень мешало, раздражало и злило – малышом его добавочно искалечили, накинувшись остервенелой подростковой стаей, и совершенно перебив-перемешав лицевые кости-хрящи, сухожилия и нервные окончания.
Сделав надлежащие и рациональные выводы, Глюм выбрал архитектуру – никто и ничто не мешало ему выдумывать конструкции и строения, надеясь когда-нибудь воплотить.
Выдумывал, а затем рассчитывал, а затем перерассчитывал, и опять додумывал, вычитая, складывая, перемножая и деля, и так до полусумасшедших снов, перспектив, проекций и разнообразнейших мысленных экспериментов.
Натыкаясь где-нибудь на чем-то заинтересовавшее его очередное здание или сооружение, он брёл обратно уже навсегда запомнив, до мельчайщих деталей и подробностей, додумывая и перерассчитывая.
... и продолжал как-то худо-бедно подрабатывать нахватанной эрудицией, скорыми подсчётами, эскизами и набросками, стихосложениями, статьями и прозой без подписи, но и этим ум Глюма тренировался изобретать постройки.
К моменту когда Глюм, наконец, оказался в нашем Леле и решился явить Инфанте и Регенту часть результата своего ума и надежд, в его мозгу давно возвёлся целый город, призрачный, удивительный и не похожий ни на какое другое место, где призрачно же и беспрестанно перестраивались дома и дворцы, улицы и кварталы, проспекты, аллеи и парки.
… Спустя два дня Глюм переминался и сморкался в зале Регента.
Позади Регента стоял казначей. А рядом с Регентом Инфанта.
- Мы выделим вам необходимые средства и полномочия, Глюм. – сказал Регент. -- Замок Снежинок понравился Её Высочеству, хотя признаюсь вам предельно откровенно, Глюм, и у меня, и у некоторых прочих, причастных к обсуждению, имелись, как впрочем и остались сомнения… Но тем не менее, воля Инфанты превыше. Когда мы сможем принять вашу работу, и вступить во владение замком?
- Грхррр-гхррр!... Ваше Высочество, Выше Высокопревосходительство… За означенные и минувшие дни, у меня появилось иное предложение – Замок Снежинок не самое удачное сочетание и замысел, и на сегодня, я считаю Собор Снежинок гораздо предпочтительнее.
- Что-оо?!!... На сегодня?!... Теперь, собор?!... Не ну, каков…
- Глюм! – Инфанта осекла жестом возмущение Регента, и сама приблизилась к уродцу, почти нарушив этикет: Не секрет, я частенько следую вопреки рассуждениям и доводам Регента и советников, но, отнюдь, не постоянно. Вы имеете малейшее представление, о количестве возражений, а порой и возмущений в ваш адрес?... И сейчас, в том числе и я вынуждена признать, что ваше поведение крайне вызывающе, коли не назвать безрассудно.
- Грхррр-гхррр!... – и Глюм достал из кармана перекошенного камзола новый чертёж: Посмотрите и убедитесь Ваше Высочество.
- Глюм!
- … Ваше Высочество, прикажете отпустить казначея, и вызвать таки лекарей с жандармами? или сразу и палача?
- Посмотрите Ваше Высочество. Грхррр-гхррр!... Затраты и сроки те же. А… учитывая Вашу, вполне объяснимую реакцию, допускаю и сокращение оных.
- Вполне объяснимую! — допускаете… чего?… как?!... сокращение оных???... Глю-ююм… - И Инфанта расхохоталась, абсолютно нарушив этикет. Подмигнула Регенту, и протянула ручку за новым чертежом.
… Собор Снежинок взметнулся ввысь за полгода, подавив красотою Лазоревый Лель и невнятную растерянность верховенства Церкви.
Из сметы осталось сэкономленное, которое Глюм обещано и публично вернул Инфанте, в день и час принятия собора.
Инфанта издала указ об официальном титулировании безродного уродца Глюма пожизненным званием «Мастера», и повелела отлить из сэкономленного перстень и цепь, отныне приравненные статутами к ордену.
Впоследствии Глюм выполнил и первое обещание данное Инфанте: за время правления Инфанты и Регента, Мастер возвёл также Парадоксальный Водопад и Амфитеатр Рассвета: каменные и водяные струи в перевёрнутом водопаде ниспадали вверх, а естественное освещение в амфитеатре, оставалось неизменно освещением гаммы восхода.
… но кому понравится Мастер — горб, борода на женском личике, разновеликие ноги и слюни на подбородке? Ко всему перечисленному ещё часто и громко сморкающийся, вот так — «грхррр-гхррр», и даже пукующий.
Он по-прежнему никому и не нравился.
Единственной судьбой долгожданного признания остались уединённость, отчуждение и неприятие.
У Мастера появилась помощница. Промокашка.
Однажды он встретил и поманил её в районе Задочья, окраине дикой, бедной и определёно не славящейся архитектурными изысками. Промокашка послушно пошла за ним, осталась, прижилась возле.
Создателям ведомо, Глюм ли так назвал её, или до где и как обозвали, и зачем она ему понадобилась — за подмастерье он её явно не считал, значимого не доверял, не поручал, часто поругивал и вредно кривился.
Переговаривались, что для банального прислуживания, и, конечно, для природной и уродской похоти.
И, конечно, несложно угадывали, Глюм действительно делил с Промокашкой ложе, или по его сдержанному, треморному знаку она давала ему пощупать своё молоденькое тело.
Однако, сюжет Красавицы и Чудовища отсутствовал напрочь, — два одиночества взаимно расплачивались и сосуществовали.
… Глюм сосредоточился на Кривой Башне.
Между тем век Инфанты и Регента истёк. Наступило кровавое, опалённое и изломанное время Эрцгерцога и Дофина, и надвигалась пылающая заря Республики.
Эрцгерцог отчаянно сопротивлялся страшащим переменам.
И сопротивлялся не только штыками, трибуналами и виселицами.
Однажды, Эрцгерцогу напомнили и про Глюма — искусство тоже часто оказывается оружием.
- Почему не приходил сам? – Эрцгерцог задал вопрос, не успев осознать, а захочется ли ему услышать ответ.
Но Мастер как не заметил и прогундосил своё:
- Извините Ваше Сиятельство, почти нет идей стоящих воплощения.
- Угу. Знакомо… А коли подскажу?
Глюм кривее склонил изогнутую шею, и вытер слюну.
- … Собор Снежинок — символ правления Инфанты.
Глюм выжидательно молчал.
- … Мне… нам нужен символ нынешнего.
Признаться откровенно, Эрцгерцогу желалось инстинктивно стукнуть уродца стеком, как подгонялись им запнувшиеся командиры рот, или нерасторопные адъютанты.
- … Воплотишь? мастер.
Слово «мастер» прозвучало непочётно, обыденно. Но Глюм не заметил, как и интонации, он додумывал про Кривую Башню.
- Нынешнего… Грхррр-гхррр!... Пожалуй. Да, воплощу.
Так в Леле появились бастион и Талый комплекс Эрцгерцога — ни одной ровной линии и пропорции.
К завершению строительства Эрцгерцог ещё размышлял «Расстрелять? или наградить?»
Эрцгерцог отнюдь не являл собой образец солдафона высокого чина, иначе под его знамёнами скоро не билась бы, насмерть и отчаянно, треть, и возможно не худшая треть, рушившегося государства. Но малолетство Дофина, принципы, место и миссия в истории не предоставляли Эрцгерцогу широкого выбора, а лучи пугающей зари неостановимо обращались в зарево.
Эрцгерцог наградил Мастера. Но к ордену «Лазоревого цветка», поручил и назначил руководить Художественной Академией, знаком которой стал коронованный купидончик.
Напрасно Мастер пытался возражать старческим дребезжанием и учащённым сморканием:
- Ваше Сиятельство!... Помилуйте и увольте. Грхррр-гхррр!... Допустим я… грхррр-гхррр!... и готов научить ремеслу, но нельзя научить мастерству!
- Ерунда, мастер… Если мастер, сможешь. Ступай. Организовывай. Учи. К славе доблестной, нам не менее нужна слава талантами — устои пошатнулись и заваливаются в тартататы — видишь, не так уж я и реакционен, и ограничен… Хотя запросто, что и пожалею, наградив тебя, а не подписав тебе смертного приговора.
... К указу об образовании Академии прилагалось распоряжение и воззвание к семьям горожан, вести в Академию отпрысков «проявляющих признаки способностей», без разницы в сословиях.
Надо ли пояснять что «признаки способностей» трактовались родителями разно, в отличие от ажиотаций престижа, под барельефом дофинообразного купидончика.
Глюм старался.
Но старался, да и умел, как и что привык.
Детишки, юнцы и юницы лепили фигурки, малевали акварели и натюрморты, складывали рифмы и бумажные макеты, и выражались в горбатую спину Мастера, совсем не детским и благопристойным лексиконом, а также плевались горошинами и шариками из жёванной бумаги, и с особыми удовольствием и бравадой передразнивали уродство наставника.
Неожиданно Промокашка тоже попросилась в классы, Глюм пожал плечами, привычно пошарил у Промокашки под юбкой, и назвал номер парты.
… Финансирование Кривой Башни заморозили, прошения Мастера возвращались или забывались.
Глюм старался.
Сминал и рвал чепуховины и бездарное, редко-редко не сминал, и не рвал, отчислял тоже без различий в сословиях, на возмущение родовитых родителей сморкался, отворачивался и не отвечал.
За семестр из классов у Мастера просеялся класс.
Тех, кого он надеялся научить ремеслу.
… Когда у Кривой Башни обозначился верх, а Эрцгерцог удерживал пригороды столицы, Мастер выслушивал первый экзамен, брюзжа на распахнутые и перебивающие залпами окна.
Первый и последний экзамен для класса Мастера. Два шальных осколка фугаса поразили барельефного купидончика и придирчивого уродца одновременно и точно, купидончику досталось безболезнее и прямёхонько в лобик, а Глюму — в живот и рвано.
Класс тех, кого Мастер надеялся научить ремеслу, не шибко уважительно дождался заключительной конвульсии умирающего, и разбежался, кто по домам, а кто торопясь поучаствовать в событиях, с той или иной стороны баррикад.
… После возврата к спокойствию, традициям и устоям, при вялом и осторожном правлении повзрослевшего Дофина, ученики Мастера Глюма строили и восстанавливали, справно и основательно, но, увы, ничего выдающегося и примечательного, кроме проставляемого ими на стенах и фасадах клейма купидона.
Отдельным декретом Бургомистра, недострой Кривой Башни признали памятником и историческим наследством.
… а спустя двадцать с лишком лет, при Второй Республике, третий Комиссар по Народной Скульптуре Маара Ясная, в своём пролетарском районе Задочья, воздвигла композицию «Горб в промокашке», с единственной выбитой буквой «М».
… Сия «М» до сих пор является для лельских архивариусов и исследователей неразгаданной загадкой: часть трактует, что за буквой скрывается «мастер», вторые, что — «мать», а третьи, вообще, утверждают, что — «месть».
Кажется, правы всё же вторые или третьи, потому что … кому понравится Мастер — горб, борода на женском личике, разновеликие ноги и слюни на подбородке?
Он никому и не нравился.
Нравятся и восхищают Собор Снежинок, Парадоксальный Водопад, Амфитеатр Рассвета, бастион и Талый комплекс Эрцгерцога, недострой Кривой Башни, да и композицию «Горб в промокашке» специалисты причисляют к тому же ряду, утверждая, что и в авангардистском постмодерне репресированной комиссарши «однозначно прослеживаются тенденции»
Некоторым нравится и высказывание Глюма про ремесло и мастерство.
Но прибавить девизом на отреставрированном здании Академии муниципалитет отказывается, мотивирую противоречивостью — прошения возвращаются или теряются.
(zestanoyjoker) 14 ноября 2008 года |
| --- |
|
|