| *** |
Любаня, она Любаня и есть — почти обязательно во всяком посёлке, в любой деревне имеется.
Долговязенькая, без косметики, блузка-джемперок под пальтишком чуть перекошен, полуботиночки косолапенькие.
В детстве и корова Любаню бодала, и коза, и даже своя Мурка когтём за мочку уха цепляла – и надорвала, зараза – зашивали в «районке».
И с личным хозяйством у Любани аналогично внешности; огород – две свеклы из морковной грядки, сад – сирень негустая, яблоньки кривенькие, да вишня кислючая-прекислючая, заместо птичника – попугай без клетки и жёрдочки – никто не верит, что сам сволочь прилетел, а вся скотина – Виталик сторож, в ночь через три.
… Трудовую жизнь Любаня на элеваторе начинала – мощный, красивый элеватор, краса и гордость области, — сгорел вчистую, аккурат сразу после первого Любаниного аванса.
От пепелища элеватора Любаню комсомол на фабрику направил, где Любане, после испытательного срока с тремя выговорами, дали штампик «ОТК» и засадили за ленту с пахнущими лаком шкатулочками – лента часто застревала-останавливалась, глаза сильно уставали и плохели, но с фабрикой у Любани взаимность подольше сложилась, — года на три, до ареста директора, замов, старшего технолога и главного бухгалтера.
Любаню тоже за штампик подопрашивали, и на первой встрече симпатичный следователь шутил и задорно сроком грозил, но на втором – протокол отодвинул, плюнул и послал.
Только слать особо и некуда – поди, не мегаполис, — так Любаня и фермы не миновала.
На ферме хоть и коровы опять, но Любане понравилось – ибо возле животин и все другие Манями, да Катьками получаются, само собой как-то.
… Ферму уже перестройка вогнала, в полный комбикорм.
Комсомол следом испарился.
И окромя должности почтальона больше вакансий для Любани не подыскалось. Да и не для одной Любани – вне непонятной, неведомой и невидимой без погоревшего телевизора новой России, посёлок серел, хирел и загибался, -- лишь старики доживали упрямо, — молодёжь либо быстро сваливала, либо немедленно изничтожала друг дружку, а ровесников Любани, окромя того же Виталика, да участкового Синичкина, вдруг и не осталось.
Наверное, потому и почты, в последние годы, — с гулькин клюв – ни сюда, ни отсюда, но коли в глубину облезлой сумки попадало, Любаня бережно, хоть и не спеша несла конвертик или бланк, предварительно сама пощупав, и на просвет проглядев, и выучив данные отправителя и получателя наизусть.
… Однажды Любаня с почты вернулась, в переулке потёмки, а в разрухе двора кто-то шебуршится… Любаня не смельчиха, но вилы у неё возле крыльца, по наследственной, генетической памяти предков…
- Эе-ей?!... Ви-та-лик?
Не. Не Виталик.
Шаги замершие не его.
Шажочки.
Любаня поувереннее вилы перехватила.
- А, ну!... Вы-ыходь!!!
Не сразу, но вышло.
Лет тринадцать.
Смугленькая не поздешнему.
Руки в карманы, взгляд исподлобья.
- И зачем залезла то?... у меня и брать нечего.
- За попугаем. Красивый.
- Дура-дурой. Гадит он – пропасть просто, и не слушается – хуже кошки, а жрать исключительно шпроты и бычков в томате привык
… К ужину – Любаня омлетище начадила, Синичкин припёрся.
От сковороды головой мотнул, от полстакана не отказался.
Но и к обязанностям приступил не откладывая.
- … С города?
- Угу.
- Детдомовская?
- Самапосебешняя.
- Угу. Звать то как?
- Тохтамышка я. Потомственная.
- Хто-оо?
- Необразованный вы. Хан из истории. Давно. Знаменитый. Он и Москву пожёг. А я его прапрапрапраправнучка.
- Хто-ооо?
- Прапрапрапраправнучка.
- В «пра-пра» не сбейся. Ладно… разберёмся. Почему именно к Люба… тьфу… к гражданке Сазоновой залезла?
- А… дочка я её.
Любаня графинчиком взмахнула:
- Ой! – и не слушай! да, — за Поповым ж она! — Синичкину на мундир долетело.
- Шо исчо нафиг за Попов?
- За попугаем моим… цирком-засранцем облезлым.
Синичкин вздохнул принюхиваясь и обтираясь. На планшет покосился.
- Попытку кражи станем указывать?
Любаня опять – графинчиком, Синичкин чуть откинулся, хмурится, но облегчённо, Тохтамышка щерится.
- Ясно. Значится сяк – ты, сча со мной, — в опорном переночуешь, — не КПЗ, но тебе и не положено, а решётки на окнах есть. А ты Лю… ты, гражданка Сазонова, к двенадцати тоже подойди, подпишешь нужное.
Любаня кивает и смотрит на потомственную, что на табуреточке съёжилась, не мягким хлебом с облезлого, колотого ободочка подтирает.
Подтирает, но и возражает.
- Не пойду я. Нет таких законов – дитё с родителями разлучать. Пока того… родителя прав не лишат. По суду.
- Видала! Во даёт! – из захваченного графинчика потеплевший Синичкин сам наливает, хмыкает в прокуренные, реденькие усики.
- И требую я — как её?… Э-к-с-п-и-р-т-и-зы. Гинитической.
- Подтверждаешь? – к Любане оборачивается, смеётся, перхает Синичкин.
… тут у Тохтамышки медленно от левого кроссовка подошва отслаивается и в прищуре запоблёскивает.
- … Подтверждаю.
У Синичкина брови, враз — под заломленный козырёк.
Давится жидким. Промаргивается.
- Ась?... Ты чё? Любань?
- Гражданка Сазонова я тебе. И хорош на водку налягать, не для тебя держу. Подтверждаю!
- Любань… Погодь. Не куролесь. Совсем что ли…
- Где тебе подписать надо?
- Чего подписать? – окончательно пришарашивается Синичкин.
- Что дочка она моя.
- Блин… А… Стоп-стоп-стоп!... А… Виталик твой?...
- Че-еей?
- Ёлки!… А… и когда ты… успеть то могла? Ребёнка ж… с городу – а ты тама была разве?
- А вот и была! Когда… в техникум поступать ездила!
Тохтамышка с табуретки спрыгивает, графинчик от Синичкина забирает, — отслоившаяся подошва-крокодильчик подминается неровно, вилочки-тарелки в сковороду складывает, у Любани спрашивает кротко: Посуду, ма, помыть?
- Охренели вы… барышни – сглатывает Синичкин, ссутуливается и закуривает, разгоняя. – Вы чё думаете? Вот так вот, прям — вам и запросто? Не игрушки ж…
- А нам, что впрямь, что вкривь — и мы не профессоры, и не Дума, чтобы думать. Ты власть – ты и думай… теперь.
- Да – поддакивает Тохтамышка, в раковине звякая и попугая с плечика стряхивая.
… Виталика встретили сообща.
Виталик помялся, недальше половичка, протянул Тохтомышке смятый «Сникерс», Любане — надорванный пакетик с макаронами и тушёнкой, поморщил неширокий лоб и сказал «Ну… зайду… на неделе»
… На четвёртый день совместного две тётки из опеки заявились.
Синичкин как бы рядом, но и между прочим. У газика своего.
Угадал – встретили чаем с вареньем, проводили всё теми же укрылечными вилами.
Синичкин от газика матюгнулся и погрозил нестрашно.
… Ещё пресса приезжала.
Фотокорр фотографировал не отдаляясь от Виталика и забора – все трое держались шатко, а девушка-журналистка делала очень серьёзное лицо и всё тихо грозилась-приговаривала «… покажем мы им… поверьте, покажем» — не верилось, но улыбалось по-хорошему, с конфетами и шуточками полупьяными.
Но в конце ноября Тохтомышку всё-таки забрали и увезли – мордатых приставов и даму в синей форме ни сельхозинструмент, ни слёзы не убедили.
… За полгода Любаня здорово изменилась и с раннего утра торопится на почту.
И не зря.
ФИО её постоянного адресата – Гиреева Мария Тохтаевна.
« … И меня маленькой коза бодала. Я помню»
Фотки сентябрьские хорошо получились.
… а в ЗАГСе от Любани «рассматривают» заявление: «Прошу изменить мою фамилию…»
Синичкин обещал «содействовать».
Виталик каждый раз морщит неширокий лоб и принуждённо соглашается: «Ну-у… ЗвучитЬ, мляха муха»
(zestanoyjoker) 19 октября 2007 года |
| --- |
|
|