Никто кроме старлея Бубая ничего им не сказал. И что сказал старлей Бубай Колдобин не запомнил. Вот как сказал, это да.
Также память вытеснила другое всякое разное, неприятное. Не вытеснила бортовой номер — 217, он Сане периодически снился, и тогда холодные ящерицы превращались в холодных же мерзотных душащих змей.
И после он непроизвольно избегал любых контактов с вертолётчиками — сразу казалось что уставятся, нехорошо покривятся лицом и скажут:
- 217ый
Ходил ли он потом ещё с Ляхом? вроде раз или пару, буднично, вроде и не разговаривали ни о чём; сходили, выполнили, вернулись. Призывы у них разные, заводить дружбу причин не обозначалось, койки тоже в разных блоках, ну разве что кивнуть друг другу при встрече.
И дембельнулся Лях на полгода раньше, летом, уходил красиво по взлётке, впрочем не он один.

***
А года через полтора Колдобин с ним в своём родном дворе столкнулся, и Лях расплылся в широкой искренней улыбке, обнялись неловко, но тоже искренне.
- Ты здесь откуда?
- Да я ж твой почти земеля, с Электростали, забыл что ли?
- Забыл – честно и просто признался Саня.
- Тётка у меня на Бирюзовой, ну и несколько барышень, до армейки несколько, а сча в одну жену оформилось — здоровская математика?
- Ну, да.
- А то.
Покурили. Сходили в виник. После виника Лях Колдобина с супругой знакомить потащил; негромкая, неприметно симпатичная, немного похожа на актрису такую же неприметно симпатичную — Саня так и не вспомнил фамилию,.
Ещё через несколько месяцев Лях Колдобина потащил в «союз» «афганцев», где очевидно был своим и свойским; каждую минуту его окликали, или Лях окликал, жали руки, перехлопывались по плечам.
А Колдобину там не понравилось. Не хотелось Сане вспоминать того, что вытесняла и вытеснила память. И к тому все про «бизнес» тёрли, из комнатёнок орали «афганки» и гнусавили видики, девки хохотали, хавку и бухло подтаскивая, а Колдобину равнодушно.
- Чё, неужели никак? – спросил Лях: Эт ж жизнь.
- Не – ответил Саня, не споря, но получилось, что оспорил.
- Вольному воля – посерьёзнел, даже посуровел Лях: А мне вот нравится. Может мы ради этого…
Из Колдобина чуть опять
- Не
не выскочило. И пожалуй хорошо что не выскочило.

Лях быстро в «союзе» стал кем-то. Звал Колдобина. И только раз Колдобин пришёл, когда сестра Сафарчика приезжала, но до конца запланированного не досидел. Ночью оттягивал засыпать, был уверен что 217ый и Сафарчик приснятся, не приснилось.
Ещё года через три в «союзе» война началась — разборки, перестрелки, статьи и репортажи какие-то гадкие. Не однажды взрывалось, и на Бюрюзовой, и на Флотской, и у кинотеатра «Пномпень». Как-то Лях заявился кКолдобину в ночь пьяный, шатаясь и ругаясь, путанно предложил что-то или кого-то перепрятать, тянул из карманов то деньги, то гранату, уронил мобильник в тарелку с супом, а цветочный горшок на пол, затихнув и свернувшись на кухонном диванчике давленым пончиком.
Гранату Саня изъял, глупо выбросив в мусоропровод, сам испугавшись только утром.

Затем Лях пропал, в смысле долго не появлялся.

***
А Колдобин бытовал. Сменил работу, снова сменил, снова сменил. Познакомился с продавщицей цветов, раззнакомился. С преподавательницей в техникуме, но техникум преобразовали в колледж, а преподавательница переобразовалась взамуж и взагранку. Колдобин расстроился и пополнел. Похоронил отчима. Навестил брата. Несильно набил брату морду. Раздумывал податься в участковые, раздумал. Заболела мать, когда деньги у Калдобина закончились.
Объявился мятый Лях, подогнал денег.
Вместе напились у цветочной продавщицы, расфигачили витрину, хотя хотели расфигачить чью-то выёбистую иномарку, или кого-то выёбистого в иномарке. Чуть не отхватили по инвалидности в местном отделении, и на выходе Лях мрачно заявил что хз как насчёт силы в Сибири, но пожалуй с волей повольней, и дескать решил рвануть. На два следующих 15ых февраля присылал открытки почему-то из Караганды и из Джанкоя, перед третьим 15ым попросил в телеграмме из Зубовой Поляны (Колдобина повеселило что в адресе с таким названием его фамилия смотрелась бы прикольней) «тысяч шесть» и приехать свидетелем на свадьбу.
Кодобин наскрёб, послал, но не поехал, хоронил мать, а спустя пять дней цветочную продавщицу.
И вдруг отказали почки. В смысле что уже несколько лет накатывали спазмами и рвотой головные боли, типа давление, и вдруг оказалось что почки.
От слов ХПН, креатинин, гиперкалемия, диализ и пр. Саня явно поплыл. И стало засасывать.
От очертаний больницы начинался озноб ещё на подходе—что и как угодно, только не подохнуть в тамошней нефрореанимации, пару раз туда угодив и побыв среди одновременно блюющих, едящих и получающих клизмы и капельницы нагих беспомощных разнополых, Колдобин наверное впервые подумал что война не самое страшное, отнюдь не самое.

***
У окна около мусоропровода жалась девчушка. Синеватенькая. Приоткрыла смазанные глаза и опять прижмурила.
Колдобин запнулся с замком.
- Эй?... Давно дрожишь?
- Терпимо. – мол, проходил бы ты дядя.
- Сча зайду, чайник включу. Чего-то и пожевать должно быть.
- Дурак что ли?
- Возможно. Мой звонок второй сверху. Тырить вроде особо нечего, но всё же не надо, мало ли что нужное или памятное. Может родителям позвонить?
- …
На следующий день звонок затрещал.
- я за вами понаблюдала.
- Ну дык правильно. По уму и родителям бы позвонить.
- Не уверена.
- а я то уж как хм не уверен.

***
Вечером, когда Саня — впрочем какой и кому он теперь Саня? шёл из магазина, ему вроде ни с того ни с сего себе набормоталось

алым залитые кишлаки
а вокруг красота поднебесья
и рассветов-закатов лучи
 — только это не всё сильноцветье

я такого тогда повидал
не расскажешь и не опишешь
и с тогда больше крепко не спал
и не верю я в господа свыше

… что же он так всесильный решил?
 — пусть друзья остаются на камнях…

и детишек тех не пощадил,
за которых кричали их мамы…
не по-русски кричали они
не по-русски потом причитали…

… а по-русски седели там мы
и по-русски потом мы молчали.

… и чадит гарью злой серпантин
запирая в ловушки колонны
и надрывно кричит муэдзин
оглашая безмолвные горы

… алым залитые кишлаки
и вокруг красота поднебесья…

… ты попросишь меня «расскажи»
 — промолчать лишь получится честным.
(2007 г.)

Накрыло настолько ошарашившей неожиданностью, что Колдобин остановился и продолжительно переминался, перекладывая пакет с продуктами из руки в руку, всё повторяя и повторяя пульсирующее.
Да, он много читал в детстве, неплохо и нетрудно отвечал школьную литературу, но чтоб вот самому, из себя… рифмованное. Конечно, Саня понимал, что это совсем не хорошие стихи, может и вообще не имеет права так называться
Из подъезда выскочила, выглядела и явно сдержано подошла Оська (…- ну не Синькой же мне тебя звать? Синь, осинка… О, Оськой — годится? - Вполне. Даже нравится. )
- Сигареты закончились.
- я ж купил, несу.
- Ага. Вижу, что несёшь.
Постояли вдвоём. Под прибавившим снегом. Кажется, на них дважды оглянулись. Колдобина смутило. А Оську заулыбало.
А вечером свалился обсыпанный белой мокротой Лях. Опять загоревший и пижонисто бухой. При первом же перекуре подмигнул Колдобину и сказал:
- Одобряю.
- Дурак что ли… - двусмысленно ответил Колдобин и бледно покраснел.

Что такое умершие почки? Много чего. Минус много чего.
- ...Такой вот расклад, Оська. А то… несознательно напридумываешь… внутри.

Ночью Колдобину приснились 217ый и Сафарчик, но не тягостно приснились.

Оська с Ляхом ушли, а затем уехали.
Поженились в апреле, за Оськиным совершеннолетием.

Колдобина не стало в июне, не в больнице.

zestanoyjoker ps 27 ‎сентября ‎2016 - 5 декабря 2017