1.
Вы когда-нибудь слыхали о деревеньке Подгорная Фех-Ваха?…
И правильно… Именно этим вопросом «на кой она мне сдалась?» я и озадачивался, когда пёрся по перевалам на самый восточный, скалистый восток, нашего славного королевства, словно полоумный паломник-пилигрим к призрачной и ангажированной святыне… Но того в окончании пути хоть ждёт рациональное прощение грехов… Иль рациональная же иллюзия оного. «Вам, кстати, не доводилось читать мой опус на данную проблематику? Тоже верно… Не тратьте времени зря. Я его и сам не читал.
О, если бы не мой дурной, с обманчивой проседью, кипящий неведомым даже для владельца котелок, сбитый набекрень шальной кавалергардской пулей, ещё на нелепых мусорных баррикадах столицы, при восстании благородных (полные, извиняюсь, тактические дурни) магистров (это сколько ж лет назад было?!)…
И не данное сгоряча, по нелепому, как и вся моя жизнь, опрометчивому, сентиментальному порыву, слово!
«Ведь получается же у меня стойко его не держать, перед навязчивыми и липкими кредиторами, Печатным Трибуналом и податливыми на транзитный разврат провинциальными хозяйками приграничных хуторов?...
О, как хороша, судари и сударыни, неодинокая ночь, на гостеприимно постеленной, чужой перине, когда за окном звёзды и легко потягивает запахом сеновала и навоза! И никаких тебе заполошных выстрелов не спереди, ни сзади, обысков, обязательно почему-то застигающих тебя в похмелье, рьяных со свинячими глазками жандармов, норовящими дать именно по оставшейся трети зубов, и клинических идиотов цензоров, с одним лицом на всю профессию…
Простите, отвлёкся…
Наболело (особо в печени и почках).
Об чём это я?!…»
Да уж… Фех-Ваха… Яснее раннесентябрьского утра, что приличное место, так не назовут… И если вы решили, что эта Ваха какая-нибудь обычная тьмутараканьская окраина, вы жестоко ошиблись, как и ваш покорный слуга… Потому как она самая что ни на есть окраина окраины, а следовательно и тьмутараканьская тьмутаракань…
Где-то очень рядом – ей-ей! клянусь первой заложенной рукописью! – подают сигналы к охоте, гону и размножению оркские клыкастые пасти… Если бы я мог выбирать — я бы всё же предпочел выстрелы и цензоров…
Полностью, дорожные (точнее тропочные) подробности, для краткости и сути изложения, милостиво оставлю, для вас, за скобками – изредка воняло клопами постоялых дворов и почтовых пересылок и часто моими немытыми, прелыми нижними конечностями… Моветон, плюс жутко шепелявый, укующий говор аборигенов и шельмы проводника.
Единственная отрада – отсутствие на редких, завалившихся заборах объяв с добропорядочным заголовком «Разыскиваются!»
***
Начну непосредственно с прибытия, в сей заповедник преданности нашей шаткой короне и убеждённой, упорной неграмотности…
Для начала и пользы миссии, полагалось тщательно изобразить праздность и неопределённую заезжую заинтересованность. Само собой по возможности громко позвякивая фальшивыми дублонами. Слава небу, чугунный истукан, м-м-м… сельская площадь-проплешина и трактир, как и положено, располагались в одной топографической точке.
Пришлось позвякать и потоптаться вокруг истукана с полчаса, прежде чем местное население в единичном экземпляре подтянулось и приблизилось для вялого общения.
- Милсдарь, там надпись есть… – чутко подсказал, лениво покачиваясь в мысках и бёдрах, заросший по уши щетиной, пыльный детина, в замызганном одеянии, подходящем для любой крестьянской специализации.
- Да-аа?… - искренне удивился я, успев до того шестьсот семьдесят восемь раз прочитать, выщербленное на букве «о», окисленное временем слово «воин». Чугун торчал на проплешине, словно минарет посреди моря. Более нелепого зрелища я не наблюдал со времён низложения ублюдка регента. - И что же тут написано?… У меня, уважаемый, с утра не слишком хорошо с буквами… впрочем, как и с цифрами.
Уважаемый понимающе и благосклонно улыбнулся ответу и обращению, но к мыскам и бёдрам добавил растерянное пожатие плеч:
- Думаю – герой… Точно герой.
- Геро-оой?!… Ишь, ты… - разговор крайне нуждался в развитии. Мне ещё по дороге удалось засечь поразительную способность горцев к быстрой потере нити беседы, когда в ней не фигурировали темы отёла, окота и практических вариаций инцеста и детопроизводства. Ну или счёт халявных дублонов: - А ведь, верно это монумент кому-то из ваших земляков? – проявил я прозорливость.
- Ваша, правда, сеньор…
- Рикс Конти… - я протянул руку. Детина пожал её осторожно и робко, как бы удивляясь непривычности жеста. Представиться взаимно, ему видимо и в голову не пришло.
- …Вот рыскаю по округе, опосля честной и солдатской службы, в поисках возможности приобретения подходящего и приемлемого по цене покоя и уюта…
Я явно не рассчитал, заложив этакую вязь и длину в построение фразы.
- Ага… - лапища уныло вернулась в исходную, а мыски и бёдра однозначно собрались исполнить команду «кругом»…
А на захолустных площадях в полдень немноголюдно.
Я поспешил приблизиться и встать так, чтоб манёвр оказался физически невозможен.
- Но резонно опасаюсь, ничего из этой затеи не получится…
И пока щетина трудно перемалывала наречие, я в дуплет добавил:
- … Потому как крайне склонен заложить за жабо…Уже половина жалованья тю-тю… Вот и сейчас тяжело… Страдаю. Не подскажете, милейший, в вашем приличном заведении до полудня наливают без обременительных городских ограничений?
И стал оттеснять, придвигать квёло соображающего собеседника полушажочками к зачуханному, пахнувшему козьим салом, «приличию». Вопреки органическим миазмам знакомого происхождения в заведении просматривалось чучело яка. Признаюсь, опытом обоняния вахского яка я доселе обогащён не был.
«Вот заселил же Создатель местечко тугодумами!»
Ещё полушажочек, ещё… «Ну!?»
Оказалось, что перемещение пятясь, несколько способствует мыслительному процессу.
- А-аа! Крынкин кот!… Так тебе… поправится что ль, приятель?!!!
«Фу-уух!»
Удивительно как чувство алкогольного всепланетного братства способствует сближению разноклассовых индивидумов и переходу «на ты». Аналогичными свойствами, обладают, пожалуй, только совместное заключение и повальное дезертирство.
- Именно… и желательно поскорее…
- И наш… – озарившись удачной дедукцией, детина даже утрудился обернутся к чугунному пугалу – Чаг тож солдатом был…
- Да-ааа!? – в трясине малословья приходилось повторятся. Слышал бы меня сейчас ректор дискуссионного факультета, мэтр Табарда! – Вот, а за это стоит выпить, просто обязательно… Заодно и расскажете про подвиги земляка.
Дитя гор враз честно опечалилось. Смотрите-ка!, и в здешней географии, оказывается, присутствуют положительные черты характера!
- Про подвиги … Это я не смогу… Я и знал Чага, когда босотой бегал… да и рассказчик из меня… Вот пригласить бы вам Крыма-аптекаря…
- Зови аптекаря, плюсуй… - для выполнения миссии я бы согласился и на инквизитора: …И, право, браток, что за выпивка без третьего?… - мы уже вошли вовнутрь, и теперь я хитро рассчитывал на помощь шустрого корчмаря, спасительно перекрывшего выход до озвучивания заказа. – Мой кошель не то, что аптеку – полевой госпиталь выдержит. Пока.
Услыхав окончание фразы, корчмарь раскорячился в проходе и поклоне насмерть.
- Чего изволите-с?…
Крым-аптекарь был шишковат головой, лыс и чуть более разговорчив молодого горца. Для тутошней среды, вполне вероятно он мог считаться фантастическим оратором.
При его посильном участии удалось выяснить следующее:
- Ну, коль по порядку, то получается так…Когда в столице случился переворот… не тот который путч, и не который после с повешением и отречением… а до них, лет десять назад, когда дофин поссорился с эрцгерцогом…
- Это когда объявили мобилизацию… - вставил я, не забывая и разлить.
- Ну да… только не эту, давешнюю то… тон.. пропасть!, тонт… тьфу!
- Тотальную – сивуха была ужасающей, внутренности прожгло, словно полых сапёрной петарды, но традиции требовалось соблюдать — между первой и второй промежуток… «Бедная моя, битая и спитая печень!»
- Во!… её самую… а та, давешняя, стало быть была, значит, добровольной… Вот Чаг под неё взял, собрался… ну и ушёл…
- За эрцгерцога или дофина?
Крым задумался. Я налил и по третей, и по четвёртой, а он всё размышлял, копался в пластах и залежах памяти. Лишь после пятой уточнил:
- А кто из них в законе то был?
Ох, я бы ему ответил… Ох ответил бы!… Картечь под коленкой негодующе заныла.
Но я исполнял поручение. Держал обещание.
- Эрцгерцог хотел свергнуть дофина.
- И сверг? – спросил аптекарь и тут же испугался.
Я чётко заметил, как очень и враз постарались стать незаметно-прозрачными и корчмарь, и детина (его кстати звали Дёготь)…
Грешен, не удержался попользоваться локальным не просвещением:
- Не получилось… Дофин его четвертовал.
Всем присутствующим полегчало.
- И слава Вездесущему!… Значится за него, за дофина старина Чаг и отправился… Так и сказал на прощание: «Пора, говорит и мне разобраться, что там к чему… в истории отечества честный человек должен участвовать…»… Он умел… гладко высказаться, бедолага маетный…
- А дофина, в очередь сослал светлейший князь – продолжил я, как бы не слыша… - и предал анафеме на веки вечные…
- Ёхр….! – Дёготь поперхнулся. Корчмарь за стойкой уронил кувшин. А Крым отпрянул и взглянул на меня, как на ходячее воплощение бубонной чумы.
- …но и сам окочурился через три месяца от стыдной любовной хвори…
Резких движений, кроме меня, больше никто не делал. За столом даже стало как-то просторнее. Верноподданные горцы ждали окончания политических хроник.
… Так выпьем же люди добрые, за здоровье Его Сиятельства!!! – наконец пожалел я их пересохшие губы и глотки.
«Чтоб он издох!» – это уж внутрь себя, закусью за сивухой.
- Ура… – тихонько прошептал Дёготь. Остальные лишь покосились из за донышек.
- Так чего дальше то? – лояльный ступор затянулся.
«Переборщил, фрондёр дешёвый!»
Я заказал кабаринского. Название конечно корчмарю ничего не говорило (я его выдумал позавчера, в презент клопам), но прозвучало весомою Пришлось тому находчиво лезть в погреб. На столе возникла бутыль-«пятёрочка» с бурым содержимым…
«Печени каюк!».
- А?… Дальше?… С Чагом то?… Да всё… Ушёл же он… И с концами.
Но бурое жгло и развозило.
Для поддержания тонуса и экскурса я попросил поменять кружки – чё нам, мужчинам, на детские напёрстки размениваться…
- …Вдова Мига… ну то бишь вначале жена, а потом вдова… печалилась… долго… До зимы.
- Не… до весны… - корчмарь тоже переместился за стол, поближе к бутыли. Прочих платёжеспособных посетителей видимо не ожидалось. Или они не заслуживали его внимания.
- Может и до весны… - согласился хмурясь градусам Крым. – Тебе видней, Люган.
- А что я?… Один к ней что ль захаживал?…
Разговор опасно накренился в сторону дальнейшего обсуждения сельского интима. Да и в моих мозгах что-то стало плыть и перекашиваться.
Необходимо ускорить и заканчивать.
- Ну а памятник то откуда? И за какие заслуги? Воевать то у нас полстраны воевало…
- Иди, ты – пьяно икнул Дёготь.
И нехотя, но крепко троица задумалась.
- Года три как поставили… - начал Люган.
- Четыре – тут же отозвался Крым. – У Вамки Кривого тогда дочь обрюхатили… он искал, искал кто…
- И не нашёл – повеселел Дёготь. Прям засиял и расплылся.
«Вот мент…али-тет то!… Не хило забирает. Опять интим… Тпрууу!…»
- Так должны были речь сказать, бумагу какую зачитать…
- Кому?… – ошалел Люган – надо ж, во хмелю человек обретается, хмелю служит, а сам набрался с пары чарок… – Пп… ппамятнику?
- Народу…
Теперь уже все трое осоловело уставились мне в лоб.
«Если паузу затянуть, в лоб могут и заехать…» Быть битым в тьмутаракани (вполне и других мест хватает) в мои планы не входило. На всякий случай, незаметно, правой рукой, нашарил в котомке крошку-кулевринку.
- … Вам… Как соседям-соплеменникам…Для пояснения… Мол за то-то и то-то героическое, водружаем и объявляем…
- Он прав, Крым… Чего-то такое помнится… староста бумагу казал, а глашатай орал… Мига про пенсию и страховку переспрашивала…
- И чего орал?
Люган напрягся. К сожалению, его лимит по литражу значительно уступал аптекарскому, и я оказался бессильным ему помочь.
- Гордость земли нашей… В час испытаний… Под знаменем победы… Йекс! Вот про страховку, как вчера – двадцать империалов, но по векселю…
Через уполовинье бурового мнения разтроились. Кардинально.
Крым орал, что друг детства Чаг прикрыл от отравленной стрелы… ну того, который Его Сиятельство, Люган неожиданно мятежно упирал за эрцгерцога и вымерших драконов, лез драться с чучелом яка, а Дёготь слёзно ревел в голос, рвал на груди рубаху и, западая на бок, причитал «Полстраны спас… вот этими руками…в час испытаний, под знаменем победы…»
От сумеречного, местного патриотизма я постыдно откупился единственным настоящим дублоном.
***
Обратные опрелости и клопы ничем оригинальным не отличились.
***
Чага я встретил там же, где и оставил – на дальней, угловой лавке «Чести безбашенного паладина». Затрудняюсь, пояснить, вставал ли он из-за неё. Да и куда поскачешь на деревяшке?…
Он узнал меня почти сразу. С третьего глотка. Хотя и видел до того лишь однажды. И одним глазом.
- Воротился… Неужто съездил?…
- Я же обещал… Слово дал.
Чаг хмыкнул. Он ждал. Так белеют шрамы на лице, только у тех, кто очень ждёт. Важного.
- Там тебя помнят. И Крым, и Люган… И Мига. Встретили как родного… И памятник такой… внушительный. Похож. Возвращайся.
- Люган, значит… - процедил зло и пригнувшись.
Я знал зачем он нагнулся.
Потому встал и двинулся не оглядываясь, к знакомым шулерам.
Вдруг бы действительно послушался, поверил и вернулся…
Он окликнул:
- Эй!… как там тебя?… Медаль не купишь?
И клянусь, я бы купил… Но единственный НАСТОЯЩИЙ дублон остался в Фех-Вахе...
(zestanoyjoker) 14 октября 2003 года
2.
- Багинеты, вста-ааавь!
Голос капрала Рихера ровно в пределах залегшей роты перекрывает все остальные звуки боя.
Значит сейчас их очередь.
Пока загонял короткий клинок рукояткой в дуло, Чаг успел оглядеться.
По центру в седьмую или восьмую безрезультатную атаку шли нонтайцы – этой «крабьей» пехоте дофина, сам чёрт не брат!отсюда и прозвище, — вперёд, в накат, потом обратно, и кажется, они могут так до бесконечности, словно представляют вельможным зрителям манёвр на учебном плацу… Офицеры со стеками, сержанты и рядовые в мундирах на все пуговицы, даже пороховая гарь и грязь к ним не липнут…
Только вот строй им приходится смыкать всё чаще и чаще — с батарей и редутов обороны эрцгерцога огонь шквальный и прицельный. А коли так, скоро, очень скоро горнист даст сигнал «на исходную» — свою верную гвардию дофин сохранит для будущих генеральных баталий.. Дальше, на правом фланге, наоборот затишье… После двухчасового смерча из свинца, разрывов гранат и человеческого мяса, наёмники шевалье Тонга явно решили отдохнуть. И значит эту публику на приступ больше не поднять… На Его Сиятельство они чихать хотели ( во всяком случае, до выплаты жалованья) и любой приказ из ставки им по самому громкому армейскому барабану. Там, наверняка, уже деловито послали фуражиров в ближайшую деревеньку за самогоном и не успевшими спрятаться грудастыми селянками.
Уланский же полк вести на врытого по уши в каменистые холмы противника и вовсе глупость и безумие.
Вот потому сейчас и наступила очередь их сводного добровольческого батальона. Конечно, надежд, что они достигнут хоть какого-то успеха, после серебряных мундиров и профессиональных ландскнехтов, никаких. Но уж и беречь вчерашних крестьян и городскую голытьбу – роскошь для штаба дофина невиданная, да и ненужная для разрешения династических противоречий.
- Батальо-оон! Товсь! Флажки рот, на фронт!!!
Капитан Легрок единственный из добровольцев верхом. Он легенда и вера батальона.
Из выдвинувшихся к нему для распоряжений, из солдатских рядов лейтенантов пока в строю все четверо.
Капитан – бог, а лейтенант – отец.
«Эх, старина Каби!…» Считая с ним, Рихером и Чагом ветеранов в роте осталось меньше десятка.
«…Жил же себе мирно, спокойно образованный человек, учительствовал, ума другим прибавлял… а вот на себя оказывается, и не хватило»
Интересно, подойти к нему сейчас, посреди дури, злости и смерти и спросить: «Ну, на кой ляд, тебя сюда занесло? Ладно, мы, чернь от земли, иль от булыжной мостовой, пальцем деланная, – а ты то, ты?»…
Но лучше в такой момент лейтенанта не отвлекать и не беспокоить. Это на походном бивуаке он тебе брат и товарищ, что и сказку на ночь учёную, книжную расскажет и письмишко написать поможет, да и фляжкой поделится. А когда впереди двести шагов сплошного прострела…
- Не пойду я! Не пойдууу…
- Подбери сопли, паршивец! Подними, мать твою!, и ма-аарш!
Каби дёрнул назад, оторвал раздражённо взгляд от вражеских позиций и подзорной трубки:
- В чём дело, капрал? Что за визги свинячьи?
Рихер злится, у него редко чего не получается.
- Затрусило пацана… Чистая дрожка… Аж пинки не помогают… во скрутило… А у меня и кулак, и колено, сами знаете...
Чагу оборачиваться не хотелось. Он знал, что увидит. Там барахтались и пыхтели.
Про колено Рихер не преувеличивал… В начале службы, после переправы через брод Чинк-Кавиры, Чаг и сам на целую неделю потерял способность приседать на какую либо поверхность.
- Ние-ее по-оойдууууууу…
- Упёрло его… Вот сиротское семя!…Заклинило вашбродь!… Эту породу теперь хоть режь.
- Боец Мунк!!!… Прекратить истерику!!! Поднять флаг и вперёд строя!!!…
Но и окрик командира, за одно слово, да что там слово – полужест, которого ещё утром Мунк отдал бы жизнь, с неизменной усмешкой оголтелого беглеца из малолетки строгого режима, бесполезен.
- Не-ееее…..
Каби попробовал по-другому — спокойно, полушёпотом, терпеливо косясь на не вовремя замаячившие со стороны ставки дворянские султаны. - Не позорь ни себя, ни нас… В петлю же голову суёшь… Это трибунал… без следствия, малыш.
Первая, вторая и четвёртая роты, между тем, встали в рост и пошли. Барабанщики синхронно вдарили «славься, Корона!»
И сразу вокруг Легрока и первых храбрецов земля вспучилась загородительными разрывами.
Последней эмоцией капитана было удивление выбитого глаза, успевшего, крутясь в воздухе, укоряюще глянуть на запнувшеюся третью роту.
Но на мальчишку уже не действовало ничего.
Это был тот не редкий для жестокого боя случай, когда посреди животного остервенения, и ожидания остервенения ещё большего, в ступор могло ввести, что угодно – увиденное и вспомнившееся, жалость к себе, павшему сослуживцу и даже врагу.
В роте через это прошёл почти каждый. Но многое зависело от момента прихвата. Чага например, слава Создателю, настигло после. Обошлось чистым спиртом, поносом и рвотой, в присутствии того же Рихера и покойного (пусть земля ему будет пухом!) неразговорчивого, друга Тунга.
Но тут момент был совсем другой.
Задние попытались как бы случайно, ненароком загородить дорогу нахрапистым султанам. Но дофин набирал зорких ординарцев.
- Что за бардак, грязнорылые?!!! Кто командир?!…По-очему флаг на земле?!!!
И Мунк перестал реветь и выть. Он наконец понял.
Впереди наверху рвалось, кричало, сцеплялось в рукопашной, и валилось со склонов…
Чаг вывернул из ствола рукоять багинета, быстрее, чем сообразил зачем.
Они с лейтенантом спустили курки одновременно.
Рихер замер с открытым ртом, растопырив рыжие, с проседью усы.
Чаг поднял флаг. Обходя его, размазывающего слёзы Мунка, и тела двух распластанных в пыли, с нашивками адъютантов, третья рота молча пошла вдогон истребляемому батальону.
Но знаменосец не должен идти позади…
-Они взяли холмы, монсеньёр!
Адъютант явно не мог угадать, какую соответствующую интонацию необходимо добавить в сообщение.
«Права сука герцогиня, любимая… Кругом одни посредственности и прохвосты!»
Дофин сплюнул противные мелочью гранатовые косточки.
«Нет, всё же повара нужно высечь обязательно – мякоть, мол, у данного фрукта отделить невозможно… Невозможно!!!!… Если уж холопы побеждают там, где обломали клешни Его (!!!) серебряные крабы!!!… Похоже и вправду, жди смуты и революции, воистину мир переворачивается вверх тормашками!!!»
- Кто отличился?
- Из Вашей свиты, на месте прорыва смертью храбрых пали доны Саварр и Пагарина!
- Болван. Дьявол со свитой и донами… Я тебя спрашиваю об этих… добровольцах. Или ты хочешь сказать, что это именно мои павлины повели за собой воспрявшее неожиданным геройством быдло?
Адъютант задервенел окончательно. Выпучился и побледнел.
- Не могу знать, вашсяво!…
- Значится так, милейший… Если через полчаса у меня не будет двух награждённых, я вполне довольствуюсь одним повешенным… Вы ведь тоже… дон?
Носилки положили у полога шатра.
Мунка поддерживал Каби.
- Доложите, лейтенант.
Шёлковый надушенный платок плохо огораживал благородные ноздри от запаха пота, крови и ещё какой-то простолюдинской гадости… На бинты и вывороченные внутренности Его Сиятельство старалось не смотреть. Оно смотрело сквозь, в даль новых побед.
- После ранения и контузии ротного знаменосца…
Каби чуть подтолкнул Мунка.
Парень абсолютно ничего не слышал. Зато и стыда, боли перебитого колена и лопнувших перепонок, не ощущал.
- … флаг подхватил рядовой Чаг из Фех-Вахи. Донёс почти до конца… Потом, на вершине — опять рядовой Мунк из Ганимы. - Подойди, солдат.
Каби вновь чуть толкнул к шатру Мунка. Тот послушно, беззвучно сделал шаг и… упал.
Прежний олух-адъютант брезгливо и преданно бросился на помощь.
Но Мунк отпихнул и его, и лейтенанта, страшно вскрикнул, прижал кисти к вискам и мыча пополз к носилкам.
«Омерзительная сцена… Весь полагающийся пафос испортили. Зря только художника от шлюхи маркитантки оторвал »
Дофин смял платок в щепоть.
«После непременно выпороть и адъютанта, и повара, и камергера, и художника, и марк… Нет, эту лучше я сам! Вырождается дворянство… Точно быть смуте»
- Учитесь, родовитые… Вот что такое чувство истинного, народного воинского братства. - Повелеваю! Обоим воинам – по медали, бесплатная выпивка во всех кабаках отечества, памятники на родине, страховка в двадцать империалов — но по векселю!… пенсия… ну это потом, в канцелярском порядке… И слава героям! Виват! - Виват! Виват! Виват!
Ничего этого бывший солдат Чаг не видел и не слышал. Он очнулся лишь через три недели в госпитале Святых Феликсинцев.
Добровольческий батальон в это время гиб под стенами крепости Тарага-Тох.
(zestanoyjoker) 19 января 2004 года |