| *** |
Я шёл к вокзалу. В рюкзаке лежал шмат сала, три банки варенья, фотокамера и бутылка самогона. Культурный набор сельского интеллигента. С таким набором — хоть куда.
«Москвич», было обогнавший меня, неожиданно остановился и стал сдавать задним ходом. «Бить будут», - приветливо мелькнуло в голове. Давно не мелькало. Я остановился. Из-за руля «Москвича» вылез Вовка и, широко растопырив руки, пошёл ко мне, богато улыбаясь золотым зубом. «Обнимать будут», - мелькнуло-2.
Обнимал меня Вовка даже не по-дружески, а как-то по-хозяйски, словно неплохого, но незнакомого коня. Пока он это делал, с пассажирского сиденья вылезла его баба и мелкими деловыми шажками двинула к багажнику. Однажды я с ней уже встречался. Мы тогда пили на опушке и она, как человек хорошо знающий меру, после первой, максимум, второй или третьей пол-литры сказала:
- Ну, мне больше нельзя, я на пятом месяце.
Этим она мне сразу тогда понравилась. Таких хороших женщин вообще немного.
Мы с Володькой обнимались и любовались друг другом минуты две, а она в это время чем-то шерудила в багажнике, засунувшись в него наполовину. «Выпивать будем! - догадался я, глядя на торчавшую из багажника ситцевую попу, - не за домкратом же она туда полезла!»
Наконец Вовка спиной почуял, что всё уже готово и сказал: «Ну, давай по грамулечке за встречу!»
На дне багажника лежала газета, на ней тарелки, стаканы, на тарелках — колбаса, сало, огурцы с помидорами, в стаканах — самогон. Вовкина баба скромно стояла столбом в сторонке как придорожный метрдотель.
- В Москву? - спросил Вовка, брызгая в меня помидором.
- Угу, - кивнул я, пуляя в него огуречными семечками.
Мы вытерлись и снова обнялись.
- День рожденья у меня, - сообщил Вовка, - хлопцы шашлык делают. Поехали с нами на речку?
- Поехали, - сказал я, опять принимая стакан, - ничего Москве без меня не сделается...
- Молодец! - кивнул Володька. - Да и шо там, на вокзале том делать? - на Люсю глядеть?
Люся — наша местная сумасшедшая. Сто лет назад она влюбилась в проезжего геолога. Или в полярника. А, может, - лейтенанта. Сейчас никто точно не знает, а сама Люся уже и тогда не помнила. Лейтенант этих геологических полярных войск на одну ночь образовал с Люсей крепкую молодую семью. А утром уехал, пообещав телеграммой вызвать Люсю к себе на свой военный полюс.
Ожидая телеграмму, Люся сошла с ума. Сначала она ходила на почту, но там ничего для неё не было.
- Жди, дура такая! - сердобольно говорили Люсе бабы на почте.
Тогда Люся собрала котомки и пошла на вокзал. Всем встречным она объясняла, что лейтенант прислал ей билет и что она уезжает к нему с вещами. «Ну, дай вам бог богатства и детей много», - говорили встречные. Люсе это понравилось и она захотела слышать эти слова снова и снова. Так она и повадилась вечерами ходить на вокзал.
Год шёл за годом, пятилетка за пятилеткой.
- Уезжаешь, Люся? - спрашивали её.
- Билет мне прислал! - расцветала Люся, в доказательство своих слов встряхивая котомками.
- Ну, дай вам бог детей и богатства, - говорили ей.
В котомках лежали старые, совсем истрёпанные вещи. Платье ситцевое, туфли-лодочки с дырявыми рассохшимися подошвами, бутылка с водой и подушка, на которой давным-давно спал одноразовый Люсин муж.
- Ну, счастливо, Люся! - по-прежнему говорили ей люди. - Устроишься — напиши.
Люся радостно кивала. Ни в лодочки эти, ни в платье с горохом она уже не влезала: старая, толстая, чего там! Лейтенант, поди, и не узнал бы. Так что, даже хорошо, что Люся не помнила, к кому и куда она каждый вечер уезжает...
- По-прежнему на вокзал ходит? - спросил я.
- А куда она денется? - ответил Вовка.
...Я и Вовка дружим с детства. Вместе закончили школу. Вместе получили права. Вместе нас призвали в армию. Вместе мы туда и поехали.
- Смотри, как я скажу, так и делай, - предупредил меня Вовка, когда нас везли в Брянск на сборный пункт. - Без меня не дёргайся. Со мной не пропадёшь.
Вокруг играли гармошки и гитары. Электричка раскачивалась больше чем надо. Наливали даже машинистам. Наливали ментам, которые подсаживались нас успокаивать. Менты быстро успокаивались и, плюясь в рации, кричали начальству:
- Да спокойно всё, говорю! Именно шо общественный порядок. Нормальные хлопцы, в армию едут! Почему стакан? Хто трезвые? Я - да, они - по слегка. Тарасов сменился. Я - грамулечку тока! Грамулечку, говорю, я ж при оружии. У машинистов? - был! - там тоже в рамках всё...
...В деревнях, разбросанных по нашим лесам, приняты две дозы: стакан (двести граммов) и грамулечка. Грамулечка - это полстакана. Но сколько это получается в граммах - не всегда понятно.
При этом стаканами пьют одни конченные алкоголики. Мы (я и остальные) пьём только грамулечками. Пишется через одно «мэ». «Стакан» пишется через одно «нэ», но стаканами пить — ни себя, ни людей не уважать.
***
В Брянске нас собрали больше трёх тысяч человек. Вернее, не человек, а призывников. В моё время считалось, что пацан должен обязательно отслужить в армии. Без этого никуда. Во-первых, партизанский край, «шумел сурово брянский лес» и всё такое. На девятое мая разборки партизан с полицаями доходили до драк.
- И вот, деточки, - рассказывал пионерам какой-нибудь дед, - собрались мы, народные, будем так говорить, мстители и пошли прочёсывать с немцами лес, того шо сволота эта, будем так говорить, враги народа, последних коров с Хутора увели у мирных, будем так говорить, жителей...
- Сука! - тряся палкой, вырывался из толпы другой дед. - Хто это тут, будем так говорить, мститель?! Ты ж самый полицай был!
- И правильно! - огрызался первый выступающий. - А скотину с Хутора сводить — это как? Сидят, главное, у себя по землянках и колхозное добро жрут! А мы порядок обеспечивай! Скажи спасибо, я табе не пристрелил тада! Хорошо, немец не дал...
При таких раскладах не служить в армии было нельзя. Могла «постигнуть суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся». Короче, люди б не поняли. И если на «суровую кару» еще было наплевать, то «презрение трудящихся» тому, кто не служил, было обеспечено на всю жизнь.
- Получается, ихьего хлопца в армию не взяли, - озадачивался сосед. - А ён к моей дочкé через забор лазил. Во таперь и не знаю, больной, наверное. Получается, детей не будет. Дочкý попытать, чи шо? Паразит! Получается, не стоѝт у его...
Вот только непонятно, почему для того, чтоб выяснить «стоѝт? — не стоѝт?» надо было два года торчать в армии, которой, вообще-то, от этого самого «стоѝт» только одни проблемы и сильный расход брома на душу военного населения. Может, Родине просто было надо, чтоб оно там «настаивалось» на случай войны? Хрен поймёшь эту Родину с её армией и презрением трудящихся!..
***
...Меж толпами призывников по плацу бродили офицеры, опиравшиеся на чуть менее пьяных сержантов. В мутные глаза офицеров навек были впечатаны таёжные туманы и беспроглядная мгла северных гарнизонов. Два раза в день нас строили и мутные офицеры начинали выбирать себе солдат. Мгла из глаз офицеров никуда не девалась, только густела к вечеру, как мгле и положено.
Когда первый раз прозвучали моя и Вовкина фамилия, я было задрал ногу, чтоб выйти из строя. Но Вовка, стоявший сзади, тут же ухватил меня за штаны.
- Ты куда?! - прошипел он. - Не видишь, то подводник! На хера нам надо три года под водой сидеть?! Мы ж не тритоны...
Я опустил ногу, а он, успокоившись, сказал:
- Дождёмся водителей, тогда выйдем. Какой подводный флот?! Пойдём в один полк, будем на грузовиках гонять. Стой спокойно, я скажу, когда надо...
Я кивнул. В детстве мы хотели стать космонавтами. Потом лётчиками. А сейчас явно шло к чему-то ещё более простому. Лучшую из возможных при таком раскладе перспектив Вовка называл «на грузовиках гонять». Меня он уверял, что это — практически то же самое, что быть лётчиками.
...Четверо суток мы просидели в Брянске. За нами приезжали химики, танкисты, артиллеристы, моряки и железнодорожники. Заглядывали лётчики и шлялись ракетчики. Водительских эмблем ни на ком не было. Трое суток нас раз за разом вызывали, а на четвёртые взяли и вычеркнули из списков, как непонятно куда пропавших.
- Так, может, по рублю и в армию не пойдём? - предложил я.
- Ждать будем, - сказал Вовка.
- С твоим терпением надо было сразу к снайперам записываться, - заметил я.
К концу четвёртого дня два сержанта вывели на помост офицера-автомобилиста и прислонили его к микрофону. Офицер открыл рот, наделся им на микрофон и командирским голосом сказал слово «Ы-ы-ы!» После этого сержанты аккуратно сняли его с микрофона и сами огласили список.
- Идём! - толкнул меня Вовка. - Это они!
- Нас же не назвали, - на всякий случай предупредил я.
- И не назовут. Идём, пока не вышли те, кого назвали.
Сержантам мы сообщили, что фамилии в списке перепутаны.
- Записывайте как надо! - сказал Вовка. - А то сами пишете не пойми чего, а людям разбирайся с вами потом...
Так я попал в водители, а не в танкисты и не в подводники. Хотя два каких-то матроса с Камчатки бродили ночами по спортивному залу, в котором мы спали. Они наливали нам портвейн и наперебой зазывали к себе.
- Подводная лодка — это ж романтика! - говорили матросы. - Это ж сплошные кругосветные путешествия. Знаете, где мы с Витькой были? - не поверите! В Тихом океане! На Гаваях! В Адриатике! На Канарах! На Карибах! А? Пойдёте?
- На чём были-то? - спрашивали мы.
- На подводной лодке, - говорили матросы, - на ласточке на своей, на чём же ещё!
- Наверх всплывали? - спрашивали мы.
- Один раз. Ночью в середине океана! - строго объясняли матросы. - Ласточка секретная, чё вы хотите!
- Да пошли вы на хер с такой кругосветкой! - говорили мы, но портвейн пили.
Пили в меру — грамулечками, так что для очередной кругосветки матросам удалось наловить только тех, кто пил стаканами. Сами же подводные романтики лили в себя «Три Топора» и «Кавказ» прямо из горла и никакой меры в том не чуяли. Ослабли в своих кругосветках.
Когда ж они поволокли к воротам сборного пункта десятерых ненормальных, которые, в свою очередь, несли их офицера и — отдельно — его фуражку, остальные три тысячи человек вздохнули свободнее.
***
...Сержанты-автомобилисты спросили, есть ли у нас водительский стаж.
- Есть, - сказал Вовка, - пиши: я две недели ездил на ГАЗ-51.
Сержант записал.
- А ты? - спросил он у меня.
«Глянь! Даже не проверяют ничего!», - удивился я, а вслух сказал:
- Полтора года междугородних перевозок. Зил-130, потом Камаз, - и, подумав, добавил: - с прицепом...
Прицеп сделал своё дело. Когда нас привезли в Минск и мы привычно взялись за свои грамулечки, меня выцепил какой-то майор и тихо спросил:
- «Волгу» водить умеешь?
- «Волга» что — вертолёт, что ли? - нагло ответил я вопросом на вопрос.
Майор кивнул и так же тихо сказал:
- Стой здесь. Заберу твои документы, потом тебя. Пойдёшь в штаб округа. Генерала возить.
И исчез.
- Чё ему надо? - спросил Вовка.
- В штаб округа забирает, - сообщил я, - говорит, генерала возить буду.
- Не вздумай выходить, - предупредил Вовка, - пошёл он со своим генералом! Нам в один полк надо, на грузовиках гонять.
Я привычно спрятался. Через полдня пришел другой майор и опять спросил про «Волгу».
- Много вас тут, - сказал я майору и повторил на всякий случай, - много. А я один... В штаб округа, что ли, опять?
Майор посмотрел на меня с интересом:
- Штаб шестой гродненской армии. Генерала возить. Не уходи никуда, я — за документами.
Я опять не вышел. А к вечеру меня разыскал какой-то капитан.
- «Волга»? - спросил я уже привычно. - В штаб, поди?
- Вообще-то, «уазик», - удивился капитан. - И не штаб, а комендатура.
На этот раз я отказался слушать песню про «в одном полку на грузовиках гонять».
- Ставки падают, - сказал я Вовке. - То майоры были, а то капитан. То «Волги», а то «уазик». Я так досижусь до того, что мне и самоката не дадут. Или вообще из армии выгонят. Скажут — привередливый попался.
- Ладно, - согласился Володька, вытаскивая бутылку. - Давай тогда по грамулечке и попрощаемся.
Той же ночью мы встретились на виадуке в Бресте: меня вели в комендатуру, а его — в знаменитую крепость. Вовке дали ГАЗ-66. Мне — ГАЗ-69, «Волгу» М-21, «Волгу» М-24 и, до кучи, ещё мотоцикл с пулемётом. «О то ж!» - сказал я сам себе, опасливо цапая пулемёт.
***
...Армия обладает одной замечательной особенностью. Пока ты там, кажется, что вокруг тебя нет ничего интересного, всё уныло и вся жизнь определена до минуты. Один мой знакомец, отслужив какое-то время, прислал письмо: «Я тут решил вести дневник. Три дня вёл, потом написал на месяц вперёд, теперь сижу и удивляюсь своей прозорливости».
Но когда к тебе приходит твой светлый дембель, выясняется, что за два года было столько интересного и разнообразного, что непонятно, почему ты этому не радовался в своё время. Удивительное место армия! Совсем гиблое...
...Два года мы с Вовкой служили в разных местах одного гарнизона, иногда встречаясь в караулах за тайной грамулечкой. И вот теперь встретились за нею опять. Я сел за руль «Москвича» и мы поехали на речку. Свой рюкзак я кинул в багажник.
***
На большой поляне у речки стояли палатки, горели костры, а в центре грудились трёхлитровые банки с самогоном и огурцами, валялись помидоры, пучки зеленого лука, снова банки с самогоном, хлеб, колбаса, бутылки с самогоном, селёдка, сыр, большая фляга с самогоном, стаканы с самогоном и сиротливая бутылка водки. То есть, всё то, что в обиходе называется словом «шашлык». Шурпу, кстати, мы делаем примерно из тех же ингредиентов.
Недалеко от палаток, возле обрыва, стояли машины. У костров суетились люди, периодически отходившие к самогону и снова возвращавшиеся к кострам. Мы выпили несколько раз по грамулечке за знакомство. Несколько — потому, что я не сразу всех запомнил, да и вообще «несколько» - это по-любому лучше, чем «один раз».
- Пока при памяти, - сказал Вовка, - покажи билет.
Я показал.
- Пока при памяти, - сказал Вовка, - сам тоже запомни: надо его поменять на два часа ночи.
- Поздравляю с днём рождения, - сказал я, - и с Первым Мая тоже.
- Правильно! - кивнул Вовка. - Спасибо, что помнишь. Международный день. Пока при памяти, пойдём по грамулечке? И, кстати, надо кого-то послать за билетом и ещё всем сказать, что поезд в два часа, а то я себя знаю...
Какой-то хлопец сел за руль, на ходу допивая очередную грамулечку и уехал через лес на вокзал. А мы пошли наливать и закусывать шашлык.
Хлопец вернулся через час с ментами.
- Этот, - сказал он, показывая на меня.
- Документы! - потребовали менты.
Я показал.
- Этот! - удовлетворенно сказали менты, сверив данные. - Ну, давай по грамулечке за твой отъезд. Если шо — мы потом на вокзале будем. Заходи, у нас там в дежурке есть ещё...
- Ну, как на вокзале-то? - спросил Вовка у хлопца.
- Да нормально всё, - ответил хлопец, - Люся ходит, а так - тихо. В кассе выпивают.
В час ночи Вовка сказал:
- Пора! Ты, пока при памяти, попрощайся с мужиками, а я пойду машину разверну.
***
...Спелая луна висела над лесом. Яркие лунные дорожки пересекали речку Нерусса. По ним можно было ходить туда и обратно, что некоторые и пытались делать. Волки на том берегу пели песню про Владимирский Централ. Люди на этом берегу нестройно подпевали, не обращая внимания на сову, которая, кудахча, ногами пинала к кустам помидор.
Неподалеку в темноте взревел двигатель и почти сразу же вслед за этим раздался громкий всплеск воды и двигатель, булькнув, умолк. Волки разом бросили петь. Сова с сожалением оставила свой помидор и пешком заковыляла к берегу.
На обрыве лежало бревно. На бревне сидел Вовка. Мокрый. Я знаю, что такие мокрые вовки добываются непосредственно из рек и озёр.
- Поехали? - спросил я.
- Поехали, - согласился он.
- А машина где?
- Нету машины, - сказал Вовка.
Мы с совой оглянулись. «Ух ты!» - сказала сова. «Москвича» действительно не было. Вовка встал, вылил из карманов воду и снова сел на бревно. Я подошёл к обрыву. Из глубины на меня жалостно смотрели две жёлтых фары.
- Хозяин! - позвали фары.
- Вовка! - повернулся я. - Они ещё это...
Вовка махнул рукой. Щуки в лучах света начали подтягиваться на общую панихиду, перекусывая по пути, чем бог послал. Фары, всё поняв, несколько раз печально моргнули и погасли.
Сова вернулась к помидору. Волки ушли на заготовки зайцев.
- Хоть раз в жизни день рожденья как человек отметил, - неожиданно сказал Вовка.
- А машина? - спросил я, понимая, что в багажнике остались мои вещи.
- Не бери в голову, - сказал Вовка, - завтра достанем. Давай, пока при памяти, по грамулечке и хлопцы нас отвезут до хаты...
2018-02-14 (датировано в источнике)
https://suzemka.livejournal.com/112092.html
Часть Вторая
...В жизни не помню другого такого начала мая! - косой снег с дождём, ветер треплет крыши, а мы с Вовкой сидим за столом у него дома, со страхом глядя за окно и понимая, что нам сегодня надо достать со дна речки машину. Потому, что иначе, как правильно заметил Вовка, «она вся мокрая будет».
- По грамулечке и поедем мужиков собирать, - сказал Вовка, кладя телефонную трубку на рычаг. - Я договорился. Хотишь, вместе на «Днепре» поедем, хотишь — я на «Днепре», а ты на «ЧеЗете». Не разучился на мотоцикле ещё?
- Не разучился, - ответил я, - но пускай лучше «ЧеЗет» в гараже стоит. Оно мне надо по такой погоде?
- Тогда ещё разок за Паску и поехали, шоб засветло управиться, - предложил Вовка, разливая.
...В тот год Пасха (по-нашему, по-местному, - Паска) пришлась на самый конец апреля. Потом само собой наступило 1 мая. Обычно хоть какой-то перерыв бывает, а тут получалось, что самогонные аппараты даже не выключал никто. Смысла не было.
Мы выпили и поехали на тот край за краном. Крановщик, держась за сердце, лежал у себя в хате, бессильно повторяя одно и то же:
- О то ж я глумной! Ну, оно мене надо ж было так пить?! Шо ж за идиотство-то! Да шоб эту водку уже черти побрали!
Слушая его слова, по хате с весёлым оскалом носилась бабка в рваном халате, разгребавшая остатки двухдневного праздника.
- Так табе и надо, ирода кусок! - удовлетворённо гавкала она в сторону страдальца. - Вот подохнешь со своей водки, нихто об тебе и не поплачет! А я — дак и обрадуюсь даже...
- Не нуди! - крикнул крановщик. - И так помираю через эту Паску, хто её токо выдумал, падлу!
- Христос Воскрес! - сказали мы с Вовкой, вытирая у порога ноги.
Крановщик с бабкой разом замолкли и уставились на нас.
- Дак это.., - сказала наконец бабка, - здоровьте, хлопцы! Садитеся пока, я щас соберу быстро...
Она вернула на стол самогон, который только что убрала оттуда, и начала расставлять миски с холодцом, салом и солёными огурцами.
- Иди вже выпей с хлопцами грамулечку! - крикнула она крановщику. - Шоб руки за рулём не дёргалися! Как лекарство иди выпей...
Мы сели за стол и разлили лекарство по стаканам.
- По грамулечке, Володь, - сказал крановщик. - А то шо-то в себя никак не приду...
Через двадцать минут и четыре подхода к грамулечке он, наконец, превратился в самого в себя — весёлого и радостного, а Вовка встал из-за стола:
- Мы до Петьки, а ты тада заводи давай и подъезжай.
...Водитель грузовика «Урал-375» Петька сидел у себя в кабине и грыз огурец. На сиденье рядом с ним валялся похоронный венок.
- Кинь его в кузов и садись на его место, - сказал мне Петька.
- А чё ты его возишь? - спросил я.
- Дак мне ж, вроде как на похороны надо было, - объяснил Петька, - а тут Вовчик позвонил, я и отказался. Нехай без меня схоронют. Надо Вовчику помогти.
- Что за похороны? - спросил я, забираясь на место венка.
- Дак это... Тоже, знаешь, глупяки якись-то, честное слово! - взялись под Паску кабана смолить. А лампа у их самодельная. Короче, пыхнуло, сгорел кабан, хата и четыре человека людей. Во так-то во! Будешь грамулечку?
Он открыл бардачок и выволок оттуда бутылку со стаканом. Мы выпили.
- Хорошая, - крякнул Петька, отряхивая стакан. - Тёща у меня вообще золотые руки. Там шо-то лимон, трава якась-то, кора дубовая... Говорю ж, золотая женщина, если б не башка её дурная да не харахтер проклятый. Сука, еле нашел, де прятала. Понемногу отливаю, а то заметит. А как хозяйка — очень прямо, знаешь, радуюсь. Нá табе огурец. Тоже она солила. Если б вот не хозяйка, удавил бы, ей-богу...
Вовка снаружи открыл дверь кабины и озабоченно спросил:
- Аквалангист не приходил?
Я подумал, что ослышался.
- Не, но обещался придтить, - ответил Петька, - кажут, ласты шукает.
Я подумал, что на этот раз я точно ослышался.
- Ну давай пока сначала твоей, потом моей, - предложил Вовка, забираясь к нам и выкладывая бутылку на сиденье. - Чего она там мне завернула, я и не глядел ещё... Сало... огурчики… Яйца будете? Лук... Соль забыла, поди? Глянь, точно забыла! Вот хоть что ты с ей делай, а мозгов не прибавишь.
- Соль ёсть, - Петька выволок из бардачка спичечный коробок с солью и уже початую нами бутылку.
Он повернулся ко мне:
- Держи, я налью.
Мы опять по очереди выпили и Петька опять отряхнул стакан.
- Твоя крепше, - сказал Петька. - На калгане твоя?
- Обе хорошие, - покладисто отозвался Вовка. - Моя на золотом корне.
- Я ж чую - полезная, - сказал Петька, грызя лук.
В дверь постучали. Я посмотрел в стекло и решил, что окончательно допился: в луже возле машины стоял аквалангист и дружелюбно моргал на меня через маску.
...Сознайтесь, вы когда-нибудь видели живого аквалангиста? Настоящего: в гидрокостюме, с баллонами за спиной, в этой их стрёмной жилетке, куда они распихивают свои свинцовые чушки и другую непонятные надводному обывателю фигню? В настоящей маске и с загубником, в ластах и с подводным ружьем в руке? Ведь точно видели! Сто процентов, он вам где-то попадался.
Но видели ли вы его так, как видел его я: в луже, возле грузовика, в снег с дождём, стоящего с куском колбасы в руке? Доводилось ли вам видеть, как следы от ласт, отпечатавшись в грязи, уходят за ржавый трактор и потом окончательно теряются за ларьком с надписью «Пиво и Шиномонтаж»?
Не будь самого аквалангиста, никто б при взгляде на эти следы не удержал бы меня от мысли, что это моя личная жаба приходила за мною, наследила и смылась.
Но, в отличие от меня, Вовка аквалангисту не удивился, а обрадовался.
- А, пришёл? Молодец! - сказал ему Вовка.
- Космонавт не придёт? - на всякий случай спросил я, но Вовка уже выпрыгнул из кабины.
Я вылез за ним.
- Холод собачий! - пожаловался аквалангист, по-гриппозному хлюпая обглоданным загубником. - Давайте мы, хлопцы, это... по грамулечке для разгона, не?
Он повернулся и я увидел, что меж двух баллонов с воздухом у него резинкой была закреплена на спине бутыль с самогоном.
- Сымайте её, - сказал аквалангист. - Засовывать я научился, а доставать, сука, неудобно.
Мы выпили, он повернулся, опять сунул бутылку за спину, поднял маску, откусил колбасу и снова опустил маску на лицо.
- Лезь у кабину, - сказал Вовка, - помёрзнешь.
- Не, я у кузов, - жуя под маской колбасу, сказал аквалангист.
- Дак дождь же ж у морду!
- Дак а я у маске, - сказал аквалангист и полез в кузов, скребя ластами по борту грузовика.
Первый раз в жизни я видел аквалангиста-бомжа. Гидрокостюм на нём был драный и свисал клочьями. Воздушные трубки были обмотаны изолентой, а маска — треснувшая.
Ласты, понятно, были грязными и он их обтёр об колесо «Урала», как обтирают сапоги о вбитую у порога скобу. Но всё равно ласты оставили на борту грузовика свои странные жабьи следы. «Кикимора, а не аквалангист, - подумалось мне, - таким в болоте самое место».
- Воздух он набивать ездиит у Брянск, - объяснял Володька, - токо у его там шо-то травит и если два дня не нырять, надо обратно до Брянска ехать. А тут холодина такая, куда ты нырнёшь? Хорошо ещё мы машину утопили, дак ему хоть повод воздух использовать. Праздник, считай, у человека.
За нашими спинами, в кузове, даже сквозь шум «ураловского» двигателя был слышен дробный стук. Я обернулся и посмотрел в заднее окошко. Аквалангист сидел на борту, вцепившись в него синими руками.
Ветер топотал ластами по настилу кузова так, будто это игрушечному зайцу поменяли в барабане Energizer. Ветер и ветки лупили аквалангиста по маске. Ему было по фигу. Перед ним валялось подводное ружьё с торчащей стрелой.
- А ружьё зачем? - спросил я. - Рыбу бьёт?
- Не! - ответил Володька. - Какая рыба! Для такого ружья рыба крупная должна быть, а у нас одни караси.
- Говорят, он с того ружья лося один раз убил... - обмолвился Петька.
- Да ладно тебе, - лося! - отмахнулся Вовка. - В ластах лося не догонишь.
- Ну да, - пробормотал я. - Лось, поди, от разрыва сердца помер. Если б я аквалангиста в лесу встретил, то и я б на месте подох, не то что лось.
- Да хорош уже! - прервал нас Петька. - Володь, дотянись до бардачка, давайте по грамулечке, пока при памяти...
***
...Грузовик и кран остановились у обрыва. Мутная, не до конца просветлевшая после паводков Нерусса несла воду через затопленные коряги и прибрежные кусты.
- Ничего не понимаю, - удивился Володька, глядя с обрыва в воду. - Вот тут же упал! Куда она делась-то?
«Москвича» действительно не было видно.
- Надо лезть! - решительно сказал аквалангист. - Петь! Привязывай меня к фаркопу! Володь, давай по грамулечке: у меня этот год первое погружение.
Мы выпили, Петька привязал аквалангиста веревкой к грузовику и тот полез в воду.
- Ружьё оставь! - сказал Петька. - Там лосей нема!
Из леса вышел какой-то дед и направился к нам. Петька держал верёвку. По речке пошли пузыри. Вовка пытался вынуть руку из трехлитровой банки с огурцами, но рука не вынималась.
- Разбей об бампер! - присоветовал Петька.
- Огурцов жалко, - сказал Вовка, продолжая стряхивать с руки банку.
- Здоровьте, хлопцы! - сказал подошедший дед, пожимая нам руки. Вовкину руку он пожал чуть выше банки. - Шо вы тут шукаете?
- Машину утопили, - признались мы.
- Давно?
- Вчера.
- А упала де?
- А во тут во прямо.
- Ну, ладно, - спокойно сказал дед и уселся на бревно. - Нема её тама, шоб вы знали.
Из речки выполз аквалангист.
- Яма — восемь метров оказалась, - сказал он, снимая маску. - А машины нема.
Мы повернулись к деду.
- Я и кажу, нема, - повторил дед. - Снесло.
- А де она? - спросил Вовка, оставив банку в покое.
- Грамулечку нальйешь? - прищурился дед.
- Петь, наливай! - сказал Вовка.
Мы выпили и дед попробовал снять с Вовкиной руки банку.
- Огурец выпусти, - потребовал он.
Володька послушно разжал руку, огурец плюхнулся в рассол и банка слезла с руки. Дед наколол огурец на веточку и выволок его из банки.
- С огурцом никада не сымай, - заметил он. - Всегда без огурца именно...
- Батя, а машина-то чего?
Потом он встал на обрыв и минуты три изучал речку, грызя помятый Володькой огурец.
- Тама! - наконец протянул он руку к тому берегу.
- С откудова она там? - удивились мы.
- Речка такая, - пожал плечами дед. - Я на ейных берегах всю жись прожил.
- Значит, пока при памяти и пока воздух не кончился, надо быстро выпить и обратно лезть, - сказал аквалангист, а Петька снова по разу налил всем, включая деда.
...Дед Потап, как он сам сказал, прожил на Неруссе всю жизнь. Уезжал он из дома, по его же словам, только один раз — в сорок втором. Поездка была долгой, но не сильно далёкой. За что-то обидевшись сначала на наших, а потом на немцев, Потап переплыл Неруссу, выкопал на том берегу землянку и жил в ней, пока не вернулась Красная Армия.
- Партизанил? - спросил я.
- Можно сказать и так, - кивнул дед. - То кабана подстрелю, то корову чью-нибудь, то гусю шею сверну. Рыбу гранатами ловил. Хорошо жил. Медаль во недавно дали. В военкомате казали, - как народному мстителю. Я ж тут многим тогда отомстил. Грех жаловаться. Нальйешь ещё?
...Из трёх разных омутов мы вытащили отдельно «Москвич», отдельно — запасное колесо, и ещё отдельно — мой рюкзак с культурным набором сельского интеллигента.
Все точки указал дед Потап, каждый раз настраивая глаз грамулечкой и поправляя огурцом. Паспорт, лежавший в рюкзаке, речку выдержал. Салу с вареньем и самогону тоже ничего не сделалось. Убилась только фотокамера. А из военного билета смыло присягу. Начисто. Как и не было её там.
***
Вечером, перед тем ехать на вокзал, Вовка сказал:
- А вот теперь, чую, имеем право не по грамулечке выпить, а по стакану. Шо думаешь?
- Такой день! - согласился я.
- Тем более, день-рожденье у меня еще два дня продолжаться будет, - привел Вовка дополнительный аргумент.
- Главное, к вагону меня прислоните, - попросил я, - а дальше сам как-нибудь...
- Лучше проводнику отдадим, - сказал Вовка, - не переживай, я так часто в Москву шо-нибудь передаю, если не сильно ценное.
***
…Луна светила над станцией. Луна и фонари. С неба в громкоговоритель что-то гавкали. Что именно, я не понимал. Я и трезвый-то никогда не понимаю, что они друг другу говорят, но от этого сразу начинают гудеть и двигаться тепловозы.
Я стоял, держась за столб.
- Да отпусти ты его, - говорил мне Володька. - Неудобно. Люди скажут, мы меры не знаем. Некрасиво.
Из темноты выплыла бесформенная неуверенная фигура с сумками.
- Уезжаешь, Люся? - нетвёрдо спросил я.
- Билет мне прислал, - сказал Люся, показывая на сумки.
- Ну, дай вам бог... - привычно кивнул я.
***
...Прошло много лет. Много чего случилось. Вовка, например, перестал ездить на «Москвичах». Теперь он ездит на «Лексусах» потому, что они в речки не падают. Он развелся с той женой и женился на этой. Эта лучше. Лично мне она родила крестника. Поэтому Вовка теперь мне — кум. Ну, и я ему кум получаюсь. И крестник, пока не выучил слово «крёстный», тоже звал меня словом «кум». Так ему короче было и «рэ» выговаривать не приходилось.
В общем, всё как надо. Вот только Люся, кажется, померла. Не видно её чего-то на станции. Оно, правда, и возраст уже тоже, но всё равно жалко. Получается, так и не уехала она к своему лейтенанту...
https://suzemka.livejournal.com/112378.html
15 февраля 2018 (датировано в источнике)
|
| --- |
|
|